До последней крови
Шрифт:
— Вы, наверное, заблуждаетесь.
— Может быть, — усмехнулся капитан. — Конечно, говорится много сентиментальных слов в адрес старушки Польши, но это не вызывает прилива добровольцев в нашу армию.
— Польские эмигранты на самом деле связаны с Польшей.
— Да, да, конечно. Но они дьявольски реалистичны, как Рашеньский.
— А это разве плохо?
Капитан не ответил, и Рашеньский перевел разговор на другую тему:
— Дорогой капитан, давно хотел спросить вас, что там случилось —
— Все это сплетни, — буркнул капитан.
— Но вы-то ведь знаете.
— Знаю. Но вы сразу об этом напишете или…
— Слово офицера, — заявил Рашеньский, — сохраню для истории.
— Ладно, — проворчал капитан. — Вы мне нравитесь. Во время полета над Атлантическим океаном в самолете Сикорского была обнаружена бомба с часовым взрывателем. Полковник Клечиньский нашел ее и обезвредил.
— Ничего себе, — проговорил Рашеньский.
— Вот именно! У генерала много врагов.
— Дело рук иностранной разведки? — спросил Рашеньский.
— Какой же вы все-таки наивный, пан Анджей… А вот и Матушевский, которого вы, кажется, искали.
Конечно, искал. Во время недавней пресс-конференции Матушевский, известный деятель польской эмиграции, резко выступил против генерала Сикорского. Он обвинил его в том, что тот скрыл правду о польско-советских отношениях. Почему ничего не говорится о польских границах, во всяком случае, о них не говорит генерал? Где советские гарантии, что границы не будут изменены? Не лежит ли в основе договора только лишь добрая воля Кремля?
Матушевский оказался добродушным господином, говорившим много и охотно.
— Что бы я ни сказал, — начал он, — вы все равно набрешете на меня, пан Рашеньский… Ну и пусть. Мы, польские американцы, не любим, как говорят в Польше, когда нам пускают пыль в глаза. Мы чувствуем, что генерал Сикорский относится к нам как к детям. Дружба с Россией! Что ни говори, пан редактор, такая дружба обходится нам дорого, а об этом генерал Сикорский ничего не говорит.
— Ваш председатель, Светлик, думает иначе, — сказал Рашеньский, — он горячо поддержал политику генерала Сикорского.
— Я тоже ее поддерживаю, — буркнул Матушевский, — но хотел, чтобы Сикорский четко высказался по такому вопросу: считает ли он, что после войны все и так будет решаться здесь, в Вашингтоне, как же он хочет оплачивать дружбу с Россией?
— А как вы считаете?
Матушевский улыбнулся.
— По правде говоря, мне кажется, что это не имеет никакого значения. Все, пан Рашеньский, после войны будет решаться тут, в Белом доме.
— А если нет, пан Матушевский?
Деятель эмиграции бросил на него недоуменный взгляд.
— Если нет? Ну, тогда надо будет подумать.
— Может, и не придется долго раздумывать?
Мимо пих прошел мужчина
— Как вы оцениваете, господин сенатор, результаты визита генерала?
— Вы хотите действительно написать об этом?
— Да.
— Весьма положительно. Весьма… Генерал Сикорский покорил всех, в том числе и президента, широтой своих политических взглядов и четкостью выражения мысли. Этот визит будет способствовать укреплению нашей дружбы.
Рашеньский терпеть не мог завуалированных фраз. Спрятал блокнот в карман.
— А неофициально, господин сенатор?
Бирский взял его под руку.
— Читал как-то, господин редактор, одну вашу статью… или репортаж, уже не помню. Я почитываю польскую прессу, и она меня очень беспокоит.
— Почему?
— Я родился уже в Соединенных Штатах, господин редактор. В Польше был один раз, в двадцать девятом году, но думаю, что понимаю много, может, не все, но много. Вам не хватает, как это сказать… реалистического политического мышления. Ну скажите: зачем вам дразнить Россию хотя бы этой федерацией, о которой говорил Рачиньский, и требованием предоставления независимости прибалтийским государствам? Ведь Сикорский ничего не добился, никаких гарантий. Возникла совсем новая ситуация, в которой Польша должна быть связующим звеном между нами и ними, а не предметом торговли. Политики не любят лишних хлопот, а бывает… — Он не успел договорить.
Одинокий господин в темном костюме остановился в нерешительности, затем подошел к ним. Сенатор нехотя поздоровался с ним, Рашеньский назвал свою фамилию.
— Мне жаль, господин генерал, — сухо проговорил Бирский, — но я ничем не могу помочь вам. Извините… — Поклонился и ушел.
Рашеньский остался наедине с пожилым господином, чувствуя, что за ними наблюдают.
— Я рад нашему знакомству, — сухо сказал генерал. — У меня нет возможности встретиться с Верховным. Не могли бы вы подготовить материал о беседе со мной или опубликовать мое письмо?
— Вряд ли это возможно, пан генерал, — сказал Рашеньский, чувствуя, что оказался в неловком положении.
— Только потому, что я был сенатором, командующим округом, что не соглашался с Сикорским?
Рашеньский молчал.
— Ищете виновных, — продолжал генерал, — по-моему, это похоже на месть.
— И вы этого не понимаете, пан генерал?
— Нет, не понимаю.
— И ни в какой мере не чувствуете себя ответственным за то, что произошло?
Генерал молчал некоторое время, оглядывая зал.