До седьмого колена
Шрифт:
– Да знаю я, – с огромной досадой процедил Шполянский, – можешь не напоминать. Черт, знал ведь я, что нельзя с тобой связываться!
– Почему со мной? – удивился Кастет. – С нами! Каждый из нас, Толик, имеет с этой схемы свой кусок хлеба с маслом. Если бы ты со мной когда-то не связался, тебя бы сожрали в самом начале твоего славного трудового пути. И косточек бы не выплюнули, поверь. Рука руку моет, Толик, и не плюй в колодец, а паче того – не мочись против ветра. Соскакивать нам нельзя, ехать надо, пока везет. И потом, от кого ты бегать собрался? Тоже мне, всадник без головы... Было бы кого бояться!
– Ты это и раньше говорил, –
Кастет зашипел сквозь зубы, как от сильной боли, и трясущимися от злости руками полез в пачку за сигаретой.
– Кончайте, – брезгливо кривя лицо, сказал Косолапый. – Срамно вас слушать, ей-богу. Расскажи лучше, что ты узнал, – обратился он к Кастету.
Кастет несколько раз глубоко вдохнул и резко выдохнул, успокаиваясь, закурил и покачал головой.
– Ничего нового, – сказал он. – О том, что его убили, второй день кричат и по телевизору, и по радио. Убили зверски, вместе с женой... Вы все это знаете.
– Ты обещал узнать подробности, – напомнил Косолапый.
– Подробности... – Кастет нехорошо усмехнулся. – А ты уверен, что хочешь их знать? Впрочем, как прикажешь.
– Так вот, подробности. – Он говорил, глядя исподлобья прямо в глаза Косолапому. Некоторое время тот крепился, а потом не выдержал и отвел взгляд. – Подробности, – повторил Кастет, будто собираясь с духом. – Изволь. Его забили монтировкой – лупили, пока голова не превратилась в фарш. Потом взялись за жену. Ее сначала изнасиловали, а потом тоже забили. И еще... Еще, Косолапый, она была беременна. На третьем месяце, понял?
– Что?!
– То, что слышал, – беременна. Изнасилована и забита насмерть грязной железякой посреди того вонючего проселка, что ведет к Далласу на его дурацкое ранчо. Прямо на переднем сиденье этого его корыта с рогами... Этот подонок оставил нам письмо. Похоже, макал палец в ее кровь и писал прямо на ветровом стекле. Знаешь, Косолапый, что там написано? «До седьмого колена».
Шполянский с трудом оторвал взгляд от Кастета и перевел его на иссиня-бледное лицо Косолапого. Казалось, Косолапый вот-вот грянется в обморок.
– Кто? – одними губами спросил он.
– Вопрос риторический, но я отвечу, – болезненно морщась, сказал Кастет. – Есть версия, что это сделал пьяный тракторист. Нажрался, понимаешь, паленой водки, застрял со своим трактором посреди дороги, а тут Даллас. Ну, поссорились, этот тракторист озверел и их обоих оприходовал. А потом опомнился, пошел в ближайший овражек и повесился. Там его и нашли.
– Бред какой-то, – сказал Шполянский.
– Еще бы не бред! Висеть-то он висел в самом лучшем виде, и даже бутылка водочная у ног валялась – дескать, дернул напоследок, на посошок... И водки этой у него в крови больше, чем самой крови, это медицинский факт. Да только есть мнение, что повесился он уже мертвым. На шее у него, чуть пониже странгуляционной борозды, чьи-то пальчики остались – синие такие, отчетливые...
– Какой борозды? – сдавленным голосом переспросил Косолапый.
– Странгуляционной, – повторил Кастет. – Той, что на шее удавленника после веревки остается, понял? И еще... Из машины пропала кое-какая мелочь. Например, -бумажник Далласа с деньгами и документами, сумочка его жены... Так вот, у тракториста ничего этого не нашли.
–
– Да? Это, брат, не Москва, это деревня. Там столько крови, небось, с сорок второго года не видали. И потом, все уже нашлось.
– Вот как? – удивился Косолапый. – Что, настоящего убийцу взяли?
– Менты считают, что да. То есть делают вид, что считают. Сцапали на улице какого-то алкаша – подрался он с кем-то, что ли, вот его и замели. Ни хрена не помнит – где был, что делал, откуда у него пакет с вещами Далласа и Ленки... Очухался на нарах и думал, что в вытрезвителе сидит. Ну, ментам только того и надо. Подозреваемый есть, улики есть, никаким алиби даже не пахнет, объяснить он ничего не может... Денег на адвоката у него, как я понял, тоже нет. Так что сидеть ему до второго пришествия. Менты, конечно, понимают, что взяли случайного лоха, да только кому охота отчетность портить? Преступление раскрыто по горячим следам, преступник в камере – все довольны, все смеются... Жаль только, что нам от этого не легче.
– Бред какой-то, – убежденно повторил Шполянский.
– А других слов ты не знаешь? – огрызнулся Кастет. – Конечно, бред! Он же сумасшедший, как крыса из сортира, это же козе ясно! Совсем свихнулся, подонок! До седьмого колена... Долго же он прожить собирается! Ничего, я ему кислород перекрою! Я его, петуха барачного, живьем в супе сварю и на обед схаваю! Я...
Некоторое время он бесновался, пиная песок, размахивая руками и сыпля страшными ругательствами, половины которых интеллигентный Шполянский просто не понимал. Смотреть на него было неприятно; потом в голову Шполянскому пришло кое-что, сделавшее это зрелище менее диким и более понятным.
– А ведь ты не зря бесишься, Кастет, – сказал он, когда обессилевший Кудиев замолчал и перестал метаться взад-вперед. – Я бы на твоем месте тоже нервничал.
– То есть? – Кастет выпучил на него налитые кровью глаза. – Ты что имеешь в виду? Ты на что намекаешь?
– Я не намекаю, – спокойно сказал Шпала. Он поймал на себе заинтересованный взгляд Косолапого. Все-таки они оба безоговорочно верили в его умственные способности, надеялись на то, что хитрый, рассудительный Шпала обязательно что-то придумает. Это было даже забавно. – Я не намекаю, – повторил он, – я дело говорю. Считается, что поймать маньяка, сумасшедшего почти невозможно. Дескать, в его поведении отсутствует логика, и никогда не поймешь, что он выкинет в следующий момент, на кого он нацелился... Так вот, это полная ерунда. Люди не сходят с ума просто так, без причины, в любом сумасшествии есть определенная система. Трудность тут в том, что разобраться в этой системе здоровому человеку не всегда по плечу. Так вот, Туча – не исключение, и мне кажется, что я начинаю вникать в его систему.
– То есть у тебя тоже крыша едет? – ядовито уточнил Кастет. – В этом ты не одинок!
Шполянский отмахнулся от него, как от мухи.
– Туча сам себя выдал, начав с Далласа, – сказал он. – Заметь, не с тебя, не с меня и не с Косолапого, хотя все мы в это время были в городе, а с Далласа, который унес ноги от греха подальше. Ведь это же было довольно хлопотно, однако Туча пошел на хлопоты, потому что хотел начать именно с Далласа. Вспомните, как все было. Это Даллас затеял ту драку из-за своего дурацкого мотоцикла, и это он первым вынул ствол. Все началось с него, с его дня рождения, и где он, наш Даллас? Нет его!