До свадьбы заживет
Шрифт:
Включив этот прибор в сеть, Вольф направил его раструб в сторону Моники. Прибор зазвучал тонким, утомительным звуком, напоминающим многократно усиленное комариное гудение. Этот звук даже в других концах комнаты действовал на нервы, мучил и раздражал слух.
Маркиз и Лола, не имея возможности шевельнуться, особенно страдали, и видно было, что даже сам Вольф с трудом переносит отвратительное монотонное гудение.
Когда этот звук стал почти невыносим, Вольф поворотом рукоятки прибора убавил его громкость и одновременно монотонным, повелительным голосом заговорил:
– Раз,
При звуке этого древнего имени лицо Моники удивительным образом изменилось. С него как будто смыли всякое выражение, которое обязательно присутствует на любом человеческом лице – даже на спящем. Даже на мертвом. Лицо Моники не омертвело – оно стало лицом автомата, лицом робота. И она заговорила.
Вольф поспешно включил заранее приготовленный диктофон и поднес его к самым губам Моники, чтобы не упустить ни одного слова, ни одного звука. А Моника бесстрастным, механическим голосом произносила ряды цифр, бесконечные ряды цифр.
Казалось, все замерло в этом мире, все застыло, только тихо шуршала пленка в магнитофоне да холодный, бесстрастный голос, совершенно непохожий на голос Моники Тизенхаузен, произносил цифры, цифры, цифры, бесконечные цифры.
Время остановилось. Маркиз вслушивался в бесконечный монотонный монолог Моники, но в этом непрерывном потоке цифр не было видимого смысла – наверняка это был какой-то шифр, который еще нужно было раскодировать.
Чувства Маркиза обострились; он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, но зато слышал и видел гораздо лучше, чем обычно.
Он слышал скрип рассохшихся половиц старого дома, слышал шорох деревьев в саду, слышал осторожные шаги охранников за окном. Минуты текли за минутами под монотонный механический голос, и внезапно Маркиз почувствовал, что может чуть-чуть пошевелить пальцами правой руки. Видимо, действие препарата, который ввел ему Вольф, заканчивалось. Еще через несколько минут вернулась чувствительность и в левую руку.
Леня скосил глаза на Лолу и увидел, что она тоже слегка пошевелила пальцами. Встретившись с ней глазами, он постарался взглядом предупредить ее, чтобы она не выдала себя неосторожным движением, не показала Вольфу, что действие инъекции подходит к концу.
Герр Вольф не обращал внимания на своих пленников, он следил за Моникой и боялся пропустить момент, когда в магнитофоне закончится кассета, и ее нужно будет заменить.
В это время своим обострившимся слухом, а точнее, даже не слухом, а шестым чувством Маркиз уловил, что на улице возле дома что-то происходит. Как-то подозрительно скрипнуло дерево, треснула ветка под чьей-то ногой… и шестое чувство подсказало Маркизу, что один из охранявших дом снаружи подручных Вольфа убит.
Маркиз вспомнил гибкого смуглого человека, который подкладывал взрывное устройство в машину доктора Длуголенского, вспомнил совершенно непохожий на него труп на полу комнаты
Снова наступила тишина, нарушаемая только монотонным голосом Моники. Теперь Маркиз особенно внимательно вслушивался в эту тишину, ожидая дальнейшего развития событий. Одновременно он прислушивался к собственному телу, к тому, как медленно, постепенно, понемногу к нему возвращается чувствительность. Вот он уже может шевельнуть правой ногой… вот и левой…
И в это время под окном раздался едва слышный звук – то ли тихий скрип, то ли вздох, и Маркиз понял, что второго часового тоже сняли.
Кассета в диктофоне закончилась, и герр Вольф молниеносно заменил ее, вставив на место закончившейся чистую, а использованную кассету положил рядом со своим чемоданчиком на край стола.
Моника прочла еще несколько цифр и замолчала. Тишина стала совершенно полной, ощутимой, как густая вязкая жидкость.
– Ну вот и все, – проговорил герр Вольф, поднимаясь, и повторил кодовое слово: – Хаммурапи.
С лица Моники сошла безжизненная маска автомата, она расслабленно откинулась на подушку и закрыла глаза.
И в то же мгновение с легким скрипом приоткрылась дверь комнаты. Спецназовец, подручный Вольфа, выхватил из-за пазухи револьвер и одним прыжком подлетел к двери, но в то же самое время со звоном вылетело окно, из него полыхнуло огнем, и голову спецназовца снесло пулей крупного калибра. В разбитое окно влетел гибкий, как хищный зверь, худой, смуглый, высокий мужчина, и в ту же секунду в грудь Вольфу уперся ствол короткого десантного карабина.
– Моника, – проговорил смуглый человек, повернувшись к девушке, безжизненно лежавшей на кровати, – ты в порядке? Что этот гад с тобой сделал?
Моника лежала неподвижно, и ни один мускул на ее лице не шелохнулся. Клацнув затвором карабина, Виктор обратился к Вольфу:
– Что с ней? Ты ее уже выпотрошил?
– Нет, – Вольф отрицательно помотал головой, понимая, что пока есть предмет для торга, Виктор оставит его в живых.
– Нет? – недоверчиво переспросил Виктор, уставившись на диктофон. – Что-то я тебе не верю! А ну говори правду, а то я сделаю из тебя такой же обрубок! – Он мотнул головой в сторону безголового трупа спецназовца, валявшегося возле двери.
– Я вам еще нужен, – проскрипел Вольф севшим от страха голосом, – у меня есть все нужные препараты, и я знаком с методикой раскодирования и последующей реабилитации носителя информации…
– Больно ты мудрено говоришь, – усмехнулся Виктор, – у меня от таких слов палец чешется… тот, который на курке.
Неожиданно на улице послышался нарастающий рев мощного мотора. Виктор повернулся в сторону окна и пробурчал:
– Кого еще черт принес!
Мотор затих возле дома, и на крыльце загремели тяжелые уверенные шаги. Виктор спрятал к себе в карман диктофон Вольфа, вскочил и бросился к окну. Но навстречу ему из темного проема показалась круглая тупая физиономия с почти наголо остриженными волосами и ствол черного пижонского «магнума».