До встречи с тобой

Мойес Джоджо

— Я просто… просто хочу, чтобы вы…

— Давай, Лу. Я же тебе нравлюсь. Ты сидела у меня на коленях весь вечер. Всего один поцелуй. Это несложно.

Я услышала смешок.

— И ты покажешь мне дорогу наружу? — Я прекрасно слышала, как жалок мой голос.

— Всего один. — Он придвинулся ближе.

Я ощутила прикосновение его губ, его рука сжала мое бедро. Он отстранился, и я услышала, как изменился ритм его дыхания.

— А теперь Джейк.

Не знаю, что я сказала потом. Кто-то держал меня за руку. Я слышала смех, чувствовала руку в своих волосах, очередные губы на своих губах, настойчивые, навязчивые, а потом…

—

Уилл… — рыдала я, сжавшись в комок. — Уилл, — повторяла я снова и снова хриплым голосом, рвущимся изнутри, его имя.

Он откликнулся откуда-то издалека, с другой стороны изгороди.

— Луиза? Луиза, где вы? Что случилось?

Я сидела в углу, забившись под изгородь и крепко обхватив себя руками. Слезы застилали глаза. Я не могу выйти. Я останусь здесь навсегда. Никто меня не найдет.

— Уилл…

— Где вы?.. — И он оказался передо мной.

— Простите, — сказала я, посмотрев на него, мое лицо скривилось. — Простите. Я не могу… этого сделать.

Он поднял руку на пару дюймов — больше не мог.

— О господи, что случилось?.. Идите сюда, Кларк. — Он подъехал ближе и с досадой взглянул на свою руку. — Чертова бесполезная штука… Все хорошо. Дышите. Идите сюда. Просто дышите. Медленно.

Я вытерла глаза. При виде Уилла паника начала отступать. Я неуверенно встала и попыталась прийти в себя.

— Простите. Я… не знаю, что случилось.

— У вас клаустрофобия? — Его лицо, искаженное беспокойством, было всего в нескольких дюймах. — Я же видел, что вы не хотите идти. Просто я… думал, что вы…

— Мне нужно выйти. — Я закрыла глаза.

— Возьмите меня за руку. Мы выйдем.

Он вывел меня за несколько минут, спокойным голосом заверяя, что знает обратную дорогу наизусть. В детстве выучить план лабиринта стало для него делом принципа. Я переплела свои пальцы с его пальцами, и тепло его руки послужило мне утешением. Я почувствовала себя глупо, когда поняла, как близко от входа все время находилась.

Мы остановились у соседней скамейки, и я отыскала в его кресле платок. Я сидела на краю скамейки рядом с Уиллом, и мы оба молчали и ждали, когда я перестану икать.

Время от времени он косился на меня.

— Итак?.. — наконец произнес он, когда решил, что я могу говорить не рыдая. — Может быть, расскажете, что происходит?

Я теребила платок.

— Не могу.

Он умолк.

Я сглотнула.

— Дело не в вас, — поспешно добавила я. — Я ни с кем об этом не говорила… Это… это глупо. И случилось очень давно. Я не думала… Я должна…

Я чувствовала его взгляд — лучше бы он не смотрел! Мои руки не переставали дрожать, а живот скрутило узлом.

Я покачала головой, пытаясь объяснить Уиллу, что есть дела, о которых я не могу говорить. Мне хотелось снова взять его за руку, но это казалось невозможным. Я чувствовала его взгляд, почти слышала невысказанные вопросы.

Внизу у ворот остановились две машины. Из них вышли два человека — отсюда было невозможно разглядеть, кто именно, — и обнялись. Они постояли немного, возможно разговаривая, сели обратно в машины и уехали в разные стороны. Я наблюдала за ними, но думать не могла. Разум словно замерз. Я больше не знала, о чем говорить.

— Ладно. Есть предложение, — наконец сказал Уилл. Я повернулась, но он не смотрел на меня. — Я расскажу вам кое-что, чего никому не говорил. Договорились?

— Договорились. — Я скомкала платок, ожидая.

— Я очень, очень боюсь того, что ждет впереди, — глубоко вдохнул он.

И, немного помолчав, продолжил тихим, спокойным голосом: — Я знаю, большинство людей считает, что моя участь — худшее, что может случиться. Но все может стать еще хуже. Возможно, я больше не смогу дышать самостоятельно, не смогу говорить. У меня могут возникнуть проблемы с кровообращением, и тогда мне ампутируют руки и ноги. Меня могут положить в больницу на неопределенный срок. Я веду жалкую жизнь, Кларк. Но когда я думаю о том, насколько хуже она может стать… Иногда ночью я лежу в кровати и физически не могу дышать. — Он сглотнул. — И знаете что? Никто не хочет этого слышать. Никто не хочет, чтобы ты говорил о страхе, о боли, о возможности умереть от дурацкой случайной инфекции. Никто не хочет знать, каково это — понимать, что никогда больше не займешься сексом, не попробуешь еду, приготовленную собственными руками, не прижмешь к груди своего ребенка. Никто не хочет знать, какую клаустрофобию я испытываю в этом кресле. Иногда мне хочется закричать, как безумцу, при мысли о том, что придется провести в нем еще день. Моя мать цепляется за соломинку и не может простить мне, что я до сих пор люблю отца. Моя сестра обижается на то, что я вновь затмил ее… и на то, что мои травмы мешают ей меня ненавидеть, как она ненавидела меня с детства. Мой отец просто хочет, чтобы все это закончилось. В конечном итоге они хотят видеть только хорошее. Им нужно, чтобы я видел только хорошее. — Он помолчал. — Им нужно верить, что хорошее существует.

Я моргала, глядя в темноту.

— А я? — тихо спросила я.

— Вы, Кларк… — он посмотрел на свои руки, — единственный человек, с которым я в состоянии говорить, с тех пор как очутился в этой чертовой штуке.

И я ему рассказала.

Я взяла его за руку, ту самую, что вывела меня из лабиринта, потупила голову, вдохнула и рассказала ему о той ночи, о том, как они смеялись надо мной, глумились над тем, какой пьяной и обкуренной я была, и о том, как я потеряла сознание, а после моя сестра сказала: возможно, мне повезло, что я не помню всего, что они делали, но эти выпавшие из жизни полчаса преследуют меня до сих пор. Понимаете, я их заполнила. Заполнила смехом, телами, словами. Заполнила своим унижением. Я рассказала ему, как видела их лица всякий раз, уезжая из города, и как научилась довольствоваться Патриком, мамой, папой и своей скромной жизнью со всеми их проблемами и ограничениями. Благодаря им я ощущала себя в безопасности.

Когда мы закончили говорить, уже стемнело, и на моем мобильном телефоне было четырнадцать сообщений с вопросами, куда мы подевались.

— Мне ни к чему говорить, что это не ваша вина, — тихо произнес он.

Небо над нами стало бескрайним и бесконечным.

— Да. Конечно. — Я теребила платок. — И все же я чувствую свою… ответственность. Я слишком много выпила, чтобы покрасоваться. Я отчаянно флиртовала. Я…

— Нет. Вся ответственность лежит на них.

Никто не говорил мне этого вслух. Даже в сочувственном взгляде Трины крылся молчаливый укор. «Если бы ты не напилась и не вела себя глупо с незнакомыми мужчинами…»

Уилл сжал мои пальцы. Совсем слабо, но я почувствовала.

— Луиза. Это не ваша вина.

И я заплакала. На этот раз не зарыдала, нет. Слезы текли тихо, и вместе с ними меня покидало что-то еще. Вина. Страх. И несколько других вещей, для которых я не подобрала названий. Я осторожно положила голову ему на плечо, и он склонил на нее свою.