До встречи в Лондоне
Шрифт:
– Ну и?.. Почему ты вдруг это вспомнила?
– Потому что ее стали встречать в Лондоне. Причем в странной роли - то ли прислуги, то ли экономки при этом мерзавчике Рафе Муромском. Представляешь себе кульбит? Деловой партнер папы, и вдруг - прислуга в лондонской квартире сына. Что-то у них там явно произошло…
– А может, Муромский просто поручил ей присматривать за сыном, чтобы тот не наделал глупостей?
– Может быть, - равнодушно согласилась Разумовская.
– А ты, я там смотрю, совсем очерствел душой, мальчуган! Все про дела свои темные выпытываешь… Ни слова о высоком!
– А «Сибелис»?
–
– Ты бы вместо того, чтобы рассказывать сказки про билет, давно бы уже прилетела, - решил поддразнить ее Ледников.
– У меня номер классный. А кровать!..
– Смотри, мальчуган, доиграешься!
– пообещала Разумовская.
На этом и расстались.
Следующим позвонил Модест - осведомиться о планах на вечер.
– Вообще-то мне надо было смотаться в Мадрид, есть срочное дело, - без всяких задних мыслей проинформировал его Ледников.
– Так какие проблемы?
– немедленно оживился Модест.
– Я сейчас закажу два билета на завтрашний утренний рейс… Меня начальство давно туда гонит. А какие у тебя там вопросы?
– Мне надо навести справки о Муромском-старшем…
– Ледников, не ценишь ты своего друга Модеста, за что тебе еще придется каяться и просить прощения на том свете. У меня в этом самом Мадриде работает одноклассник в большой страховой компании. А эти ребята собирают и хранят сведения о клиентах - как реальных, так и перспективных. Кто? Где? Когда? А также - с кем, по какому случаю и по каким расценкам?.. Я однажды пользовался их информацией. ЦРУ, КГБ и Моссад им в подметки не годятся. Я уверен, что Муромские входили в сферу их внимания.
– А Интеллидженс сервис?
– поинтересовался Ледников.
– Что Интеллидженс сервис?
– не понял Модест.
– Они им в подметки годятся?
– За КГБ обиделся?
– съехидничал Модест в ответ.
– Квасной патриотизм взыграл?
– Чья бы корова мычала!
– парировал Ледников.
– Давай занимайся билетами, Джеймс Бонд несчастный!
Итак, с помощью Модеста вопросы по Мадриду могут быть прояснены. Можно приступить к версии, которая вдруг так ясно сложилась у него в голове под воздействием фантазий Модеста и Вудгейта на могиле Керенских. Версия о существовании еще одного наследника, который тоже мог вступить в игру…
Отверженный старший брат, блудный сын, как выразился Вудгейт. Сюжет соблазнительный, если распустить фантазию, можно такие роковые драмы наворотить! Но спешить не стоит. К драмам можно будет перейти, если для начала хотя бы выяснить, а был ли мальчик. Может, мальчика-то и не было? Но как выяснить это, сидя в Лондоне? Ведь тут и помойка Интернета не поможет. А нестись в Москву, потом отправиться в родные места господина Муромского и копаться там в грехах его молодости, во всех этих провинциальных российских историях, от которых впадаешь в грех уныния…
Но все же на дворе век информации, а значит, нужные тебе сведения уже кем-то добыты. И если ты до них еще не добрался, то лишь потому, что еще не искал или не знаешь, где искать. Правда, надо учитывать то обстоятельство, что обычно такая информация постоянно всплывает, мелькает, лежит, в общем-то, на поверхности. А тут - ничего. Что это значит? Именно так любил ставить вопрос незабвенный товарищ Сталин. Это значит, что ее либо нет, либо доступ к ней кем-то и
Пути тут два - искать источники информации или людей, этой информацией обладающих. С источниками понятно - можно еще раз погрузиться в пучину Интернета, где в конце концов при необходимом упрямстве и лошадином терпении все-таки можно наткнуться на какие-то ошметки и обломки нужных сведений. Но прежде, видимо, стоит поискать источники среди знакомых и коллег - все-таки большинство из них сидит на информации или работает в этой сфере…
Ледников, чтобы не забывать, что он находится в Лондоне, заказал старого доброго портвейна и принялся перебирать фамилии людей, которые могли ему помочь. Прокурорские, милицейские, ФСБ, сотрудники пиаровских агентств и служб крупных компаний, адвокаты, журналисты… Действовать методом тыка не хотелось, вступать в сложные переговоры, отвечать на вопросы: «А зачем? А почему? И что я с этого буду иметь?» - тоже не тянуло. Нужен человек, который должен знать ситуацию наверняка и не будет гнать по этому поводу волну…
Наконец в его памяти всплыла фамилия. Троицкий…
Толя Троицкий. Худосочный зануда, с темными сальными волосами, падающими на лоб, с вечно потупленными глазами и виноватой улыбкой. Толя был театральным критиком по образованию, работал в отделе искусства еженедельника, где после ухода из прокуратуры Ледников подвизался в роли обозревателя отдела расследований. Толя был столь робок, что однажды, услышав от коллег, что по коридору идет редактор и может заглянуть в отдел, просто спрятался под столом. И сам потом об этом рассказывал, будучи уверенным, что всем его желание залезть под стол будет понятно.
Сумасшествие ельцинских времен подействовало и на Толю. Глядя, как несколько его разбитных и наглых коллег по театральной критике решили сменить амплуа и переключились с описания театральных подмостков на описание подмостков политических и тут же приобрели известность, пошли по рукам, точнее, по редакциям, Толя тоже решил ринуться в политику. Он задумал книгу «Портреты на фоне перемен», героями которой должны были стать несколько самых удачливых пройдох и политиканов того времени. При всей своей робости Толя в каких-то вещах был уперто скрупулезен, дотошен и недоверчив. Досье на своих героев он собирал на совесть, даже ездил по местам их босоногого детства и прыщавой юности.
Правда, идея книги умерла, едва он явился с ней в издательство. Там ему показали залежи уже готовых рукописей на эту тему и горы изданных книг о героях нового времени. Толя пал духом, но тут его пригласили работать в новый журнал, созданный, чтобы поразить читателей самыми невероятными историями, которые его сотрудники выдумывали, не отходя от своих компьютеров. Главный материал первого номера назывался «Космические лярвы прибыли на гастроли в столицу». Толя с головой ушел в мир привидений, призраков, жаб-вампиров, комаров-спидоносцев, червей, обитающих в человеческих черепах, и прочей невыносимой и омерзительной дребедени, на которую, как оказалось, у «дорогих россиян» вследствие обширного повреждения психики и ума образовался огромный спрос. Правда, в последнее время Толя, видимо, почувствовал невыносимость существования в своем террариуме и стал пописывать статейки о политической жизни в духе столичного демократического мечтателя, проведшего несколько лет далеко от родины.