До второго потопа
Шрифт:
– Неужели думаешь, что твое участие что-нибудь решит?
– Капля камень точит, а под лежачий камень, сам знаешь… У нас выбора нет. Каждый должен себе сказать: кто, если не я?
– Задачи-то неподъемные.
– Дима, ты сам видишь, нам нанесли историческое поражение и нам надо осознать его причины. Нам надо их осознать, понимаешь, мобилизовать все, что можно и пойти своим путем. Но не тем путем, которым наши правители идут. Это тупик.
Титов проводил Данилу до такси и стоял, глядя, как оно сливается с потоком спешащих к ночным стойлам машин. Потом достал мобильный
– Данила, совсем забыл сказать. Если что – звони. Федеральная Служба всегда придет на помощь. Как Чип и Дейл.
– Непременно, Дима. Позвоню.
Так тихо и неприметно завершилась история с получением российской разведкой планов анонимных правителей Америки и Англии относительно России. Казалось бы, эти разведданные пропали в пучине документооборота нынешней власти. Но с высоты «ласточкиного гнезда» видно: настанет время, и они еще сыграют свою роль.
66
Настя и Всеволод Булай. Май 1945
Власовцы мелкими и средними группами просачивались мимо советских частей, вышедших к Писеку и пробирались на юг, где уже были американцы. Единой линии фронта не было. Основные части немцев сдались. Сопротивлялись лишь отдельные соединения, которых советские части окружали и принуждали к сдаче оружия. Те, кто не соглашался, подвергались бомбардировкам и артиллерийскому обстрелу. Все пространство от Писека до Праги превратилось в мешанину из людей и техники. Двигавшиеся к чешской столице советские части со всех сторон обтекали, в разных направлениях люди в гражданском, и в остатках военной формы. Военные контрразведчики день и ночь занимались фильтрацией этих потоков, но сил не хватало. Вскоре поступил приказ по воинским частям, личному составу отлавливать беглых солдат РОА.
Ранним утром 9 мая к Булаю в комнату привели захваченного власовца. Севка еще не пришел в себя после праздничной победной ночи. Всем полком отмечали капитуляцию Германии. Радости не было конца. Много пили, пели песни, плясали и стреляли в воздух.
В комнату вошел мужчина лет сорока пяти. Русый, сероглазый, ладно сложенный. Встал вольно, не напрягаясь.
– Садитесь, – сказал ему Булай – мы не СМЕРШ, долго с Вами разговаривать не будем. Снимем только первые показания и отправим куда надо. Сергеев, записывай допрос.
Сергеев развернул на столе замусоленный блокнот и приготовил карандаш.
– Имя, фамилия, часть и так далее.
– Перов Иван Сергеевич, русский, рядовой Русской Освободительной Армии. Вот и все.
Власовец, казалось, ничем не смущен.
– И как Вы оказались в РОА?
– Как и все, через плен. Контужен под Псковом осенью сорок второго. Полгода в концлагере, потом приехал Власов агитировать, я и пошел.
– Конечно, с целью перебежать к своим?
– Можно, конечно смеяться, но такая цель была у многих власовцев. Лучше отсидеть на Родине в лагерях, чем сдохнуть в немецких окопах. Но я такой цели не преследовал. Я по профессии преподаватель истории. Работал в Питерском университете и с самого начала понимал обреченность советской власти.
– Как это понимать?
– Понимать это надо очень
– А что же вы хотите?
– Вы не поверите, я ничего не хочу. Потому что то, чего я хочу, невозможно.
– Откройте тайну.
– Какая там тайна. Нет никакой тайны. Есть скромное желание видеть мир совершенным. А это невозможно. Нынешние люди по заповедям Иисуса Христа жить не могут. Вот и все.
– Однако интересно, что же это за картина такая воображаемая?
– Картина такая. Если бы вместо того, чтобы Бога распять, евреи услышали его призыв и составили себе новый закон жизни по заповедям, то худо-бедно за полторы тысячи лет человечество немало бы на этом пути продвинулось. Уж не знаю, как с искоренением массовой греховности ветхого человека, но уж наверное, таких страшных явлений, как фашизм оно не допустило бы. А оно настолько пало, что фашизм расцвел.
– Тогда что же Вы пошли служить фашистам?
– Я слабый человек, только не служить им пошел, а нашел способ выживания. Даже если бы пришлось стрелять, то в своих бы все равно не стрелял. Поверьте, таких у нас много.
– Но не все.
– Нет, не все. Есть настоящие лютые враги. А я так… Попал под колесо истории.
– С такими взглядами жить не захочется. Мировая революция ему, видите ли, не нравится.
– Честно скажу, не нравится, хотя понимаю, что за это мне не поздоровится. Однако однажды наступает час правды. Вот он у меня наступил. Судите, как хотите.
– Не мне Вас судить. Сергеев, доставь его в штаб СМЕРШ.
Сергеев энергичным движением надвинул на лоб пилотку, взял автомат и сказал арестованному:
– Выходи.
Что-то необычное послышалось Булаю в голосе старшины, но он не придал этому значения. Через минуту после того, как они покинули дом, Булай услышал короткую автоматную очередь и заячий вскрик Перова. Он выскочил на улицу и увидел власовца лежащим у изгороди. Из окон соседних домов испуганно выглядывали привлеченные выстрелами чехи. Сергеев посмотрел на Севку и криво улыбнулся:
– Хотел деру дать. Вот пришлось…
Горло Севки словно схватили железные пальцы. Стало трудно дышать. Он вырвал из кобуры пистолет:
– Ты, ублюдок…
Старшина, улыбаясь положил ППШ на траву, и встал распахнув руки:
– Стреляй, стреляй Всеволод Дмитриевич. Есть причина… стреляй.
Глаза его смотрели жестко и цепко, но рот кривился в жалостной улыбке. Это был не первый случай расправы старшины над пленными, и Севка ненавидел его в такие моменты. Овладев собой, он сунул пистолет в кобуру и сказал: