Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
Никогда ещё Рено не видел у г-жи д`Игомер такого страшного лица, выражающего столько жутких и безумных чувств. Это было чужое лицо,, чужой голос. Он уже подумывал о том, что зря решил искать наказания рядом с Теклой. Но он был не из тех людей, которые получают удары, не отвечая на них. Раскланиваясь с г-жой д`Игомер, он проговорил вежливо и вместе с тем с долей иронии:
— Мое оружие против мужчин — шпага, против женщин — забвение!
Властным движением г-жа д`Игомер указала ему на окно, где так часто встречала его объятиями
Рено поклонился, точно посол, уходящий в отставку от своего монарха, и с высоко поднятой головой вышел на балкон.
— О, Диана! — прошептал он.
Г-жа д`Игомер молча и неподвижно, положив руку на сердце и дрожа губами, слушала звук шагов Рено, удаляющихся в ночь. Когда они стихли и наступила мертвая тишина, она произнесла, наконец, тяжело вздохнув:
— О! Я отомщу за себя!
Совсем другого рода сцена происходила под окнами м-ль де Сувини в этот час глубокой ночи. Соединив руки и сердца, Адриен и Арман-Луи в последний раз обменивались словами прощания. Двадцать раз г-н де ла Герш уходил и двадцать раз возвращался.
— Теперь я ничего не боюсь, хотя знаю, какая опасность мне угрожает, — говорила Адриен. — Конечно, я никогда не буду женой Жана де Верта, никогда! И любовь, которая только и связывает меня с жизнью, никто другой, кроме вас, не услышит от меня, клянусь вам! Езжайте с миром. Та, что любит вас, — из тех, кто любит один раз и навсегда.
Арман-Луи коснулся губами губ Адриен.
— Если я не вернусь, молитесь за меня, — сказал он.
Адриен сняла кольцо со своего пальца и надела на палец г-на де ла Герш со словами:
— Пока я жива, я ваша, мертвая — я не буду ничьей.
Арман-Луи прижал её к своему сердцу, их губы соединились, и под звездным небом они молили Бога быть свидетелем и защитником их любви.
На следующий день к полудню Арман-Луи и Рено в сопровождении Каркефу были уже на лошадях во дворе замка. Это был час отъезда. Все вокруг было залито сиянием дня.
Г-н де Парделан, взволнованный, пожал на прощание руки обоим друзьям. Жан де Верт появился в великолепном наряде. Темляк, расшитый золотыми нитями, был привязан к гарде его шпаги. Сняв перчатку с руки, он намеренно ласкал его бахрому.
Г-н де ла Герш подошел к нему.
— Вам — темляк, мне — сердце, — сказал он.
— Вам — сердце, мне — рука, — ответил барон.
Г-н де ла Герш едва удержался от яростного жеста и, сделав над собой сверхусилие, проговорил:
— Послушайте, господин барон, вспомните, что вчера сказала мадемуазель де Сувини господину де Парделану. Я люблю её больше жизни. Откажитесь достойно от ваших притязаний на нее, и до моего последнего часа, до моего последнего вздоха вы приобретете признательного дворянина, в котором вы не обманетесь никогда.
Губы барона искривились в улыбке.
— Господин граф, — сказал он. — Я предпочитаю даму дворянину. Посмотрите на этот темляк, вышитый рукой мадемуазель де Сувини. Сколько времени он будет
Г-н де ла Герш вскочил в седло.
— Что ж, сударь, так же наверняка, как и то, что мое имя Арман-Луи де ла Герш, я вырву этот темляк у вас! — крикнул он.
Он пустил лошадь вскачь и в отчаянном рывке выскочил за ворота.
Когда вместе с Рено он сворачивал за угол замка, несколько роз, перевязанных лентой, упали к ногам г-на де Шофонтена. Он проворно подобрал их. Белая, точно снег, ручка показалась из окна и, сделав прощальный знак, исчезла.
— Но это окно не госпожи д`Игомер! — сказал Арман-Луи.
— Слава Богу! Этого мне только недоставало, — пьянея от радости, проговорил Рено.
— Может, все же останешься? — спросил г-н де ла Герш. — Здесь твое счастье.
— Зачем мне оставаться? И кем ты хочешь чтобы я здесь оставался? Пусть и любит она меня, меня, который не в состоянии предложить ей корону Франции!.. Нет, нет! Ты знаешь мои принципы: или золотая шпага, или ничего…
Он вздохнул и сунул цветы и ленту за камзол.
Затем, распрямившись и приняв гордый вид человека, уверенного в самом себе, непринужденно сказал:
— по правде говоря, тем хуже для меня. Ты идешь защищать Ла Рошель, а я собираюсь завладеть этим городом еретиков, тем самым делая подарок господину кардиналу де Ришелье. По возвращении он даст мне полк, который я положу к ногам мадемуазель де Парделан.
— Аминь! — грустно сказал Каркефу.
А через полчаса башни замка Сент-Вест скрылись за сплошной полосой соснового леса.
18. Ла Рошель
Прошло несколько месяцев. Подвергшийся нападению с суши, блокированный со стороны моря дамбой и флотом, отрезанный от мира внушительными силами, которые кардинал Ришелье стянул вокруг его ветхих стен, Ла Рошель пришел к тому роковому часу, когда поредевший и изголодавшийся гарнизон больше защищал свою честь, чем осажденный город.
Арман-Луи и Рено расстались в Дюнкерке. Прежде чем пуститься в новые приключения, которые, возможно, сведут их на поле битвы шпага к шпаге, они обнялись.
— Не щади больше католиков, как и я не буду щадить гугенотов, — сказал Рено своему брату по оружию.
И в то время как один, переодетый в торговца с тюком на крупе лошади, искал дальнюю окольную дорогу, которая позволила бы ему проникнуть в осажденную крепость, — другой с рассветом, с высоко поднятой головой, со шпагой на боку, шел напрямик в компании с Каркефу, чтобы явиться в лагерь кардинала.
Оба достигли своей цели. Промчавшись стрелой под пулями, лошадь Армана-Луи донесла его до ворот Ла Рошеля, которые открылись и закрылись за всадником. В результате случайного дорожного поединка Рено вернулся в свою палатку с окровавленной шпагой — так он отметил свое благополучное прибытие.