Добрая, злая
Шрифт:
– Ну так и я к шести приду. Договорились?
– Ага.
– Тогда пока?
– Пока, Сань.
– Кате привет передавай.
– Передам, Сань…
Отец первым нажал на кнопку отбоя, и торопливые гудки растревожили и без того испуганно забившиеся в голове мыслишки: а ну как мама об этих Катиных пирогах-приветах узнает? Хотя откуда… Кирилл их разговора не слышал…
Мобильник глухо звякнул о пластиковый подоконник, она отступила на шаг, снова уставилась на свое отражение в оконном стекле. Некрасивое. Хмурое. С печально опущенными вниз уголками губ. Моя ты сирота…
Странно, откуда опять взялось
А кто его может понять и принять – сиротство в полной и во всех отношениях благополучной семье? Все же было стабильно, все по сценарию расписано. У каждого своя озабоченность. Мама за материальную сторону отвечает, папа за духовную… Чем плохо, если не брать в расчет пресловутый ролевой перевертыш? Живи себе, купайся в гармонии.
Однако не было, не было никакой гармонии, как ни горько сейчас это сознавать. Продувал их семью сквознячок отчуждения, складывался из маминой слепой самонадеянной властности, из отцовского тайного, но иногда кожей ощутимого презрения к этой властности. Ей казалось, что это презрение, направленное на мать, и ее достает рикошетом… Бедные, бедные родители. Сироты. И она сирота…
Резко вздохнула, и вздох получился прерывистым, будто плакать собралась. Вот будет смешно – стоит у окна хмурая дылда, неуклюже слезки со щек подбирает. Еще не хватало, чтобы Кирюша увидел. Придется же ему объяснять, что к чему… Вот уж он поизгаляется! Обязательно скажет что-нибудь типа: при такой-то маме, и сирота! А может, он и прав…
Конечно же прав. Никакая она не сирота. Все ее чувства – рефлексивная блажь и душевное разгильдяйство. Нет, не надо плакать. Лучше сотворит-ка она для Кирюши чаю… И сама попьет!
Выйдя вскорости из кухни с чайным подносом, она остановилась в недоумении, глядя на экран телевизора. О боже, что это? Действие второе, все те же в лаптях…
– Кирюш! Это что же, опять «Стройка любви» идет?!
– Ну да… Это ночной выпуск уже пошел…
– А разве и ночной выпуск тоже есть?
– Ага.
– И утренний?!
– Нет, утреннего нет… Дневной только… Отстань, а? Не мешай смотреть!
– А я чаю тебе принесла…
– Ага, хорошо. Садись, посмотри, чего этот фрик вытворяет! Оборжаться же можно! Нет, ты посмотри, посмотри!
Непонятного вида юноша, которого Кирюша обозвал фриком, и в самом деле вроде как был не в себе. Махал руками, сверкал глазами, смешно пыхтел и раздувал ноздри, выкрикивая в лицо плачущей прямо в камеру девушке: «Это ты мои презервативы украла! Я понял, что это ты! Я знаю, зачем ты их украла! Ты после этого уже не моя девушка, потому что ты просто падшая женщина!»
– О боже… – тихо проговорила она, взявшись ладонью за щеку и косясь на хохочущего Кирилла. – Зачем ты это смотришь, и вовсе это не смешно…
Тем временем девушка, уже достаточно наплакавшись, пошла в атаку. Подбежав к столу, схватила лежащий на нем ноутбук и со всей силы бабахнула им об стену. Юноша замер
– Ага, сейчас… Все бросим и побежим к тебе любовь строить! Прямо коленки в кровь расшибем! – подражая ведущей, смешно прокомментировала она ее жизнерадостный голосок, одновременно косясь на Кирилла и будто приглашая его вместе с ней понасмешничать.
Он глянул на нее коротко, будто слегка досадуя. Потом пробурчал недовольно:
– Ты думаешь, это так, на раз-два, что ли? Даже на кастинг попасть непросто, а уж чтобы на проект…
– А ты что, пробовал? Может, и ты туда хочешь?
Спросила и засмеялась. Сама постановка вопросов уже показалась очень смешной! Отчего-то представилось, как машет Кирюша руками в телевизоре, горюя об утраченных презервативах…
Кирюша не смеялся. Сидел напрягшись, нервно дрожал коленкой, уставившись в экран телевизора. Потом повернул голову, глянул в глаза… Ох, лучше бы не глядел – так и плеснуло из них злобной обиженностью. Чего это с ним? Смотрит, будто она над святостью поглумилась. Хорошо, хоть передача закончилась, сразу какой-то фильм начался.
– Ладно, давай спать…
Сказал, будто обиду в себя проглотил. Вон даже кадыком дернул. Вылез из кресла, кинул через плечо, направляясь в сторону ванной:
– Я в душ…
Точно, обиделся. Ой, да и ладно. Что она такого сказала? Лучше бы посуду помыть вызвался… Ему можно завтра спать и спать, а у нее с утра три пары… И консультация по курсовой. А потом еще к отцу на другой конец города ехать…
Дверь в квартиру, где теперь жил отец, можно было снимать в фильмах про доперестроечную советскую жизнь. Такой она была фактурной, обшарпанной, пухло-дерматиновой, с блестящими глазками медных гвоздочков. Пойди еще поищи где-нибудь такую дверь. И сам подъезд не лучше – стены выкрашены синей краской, местами облупившейся, и кошками воняет, и сырым сквозняком из подвала несет… Как тут вообще можно жить, в такой тоскливой невозможности? А если выражаться высоким штилем участников реалити-шоу – как тут свою любовь строить? Разве что борщи с котлетами каждый день друг другу наворачивать…
Ладно, оставим свои смешки за дверью. Если отец такие обстоятельства для жизни выбрал, значит, и впрямь влюбился. Разглядел что-то в серой мышке, которую Катей зовут. Ладно, Катя так Катя. Вон шлепает к двери, поспешает… Давай, милая, поспешай, встречай гостью…
– Здравствуйте, Санечка! Проходите, мы вас ждем. Папа вниз, в булочную спустился, сейчас придет. Хватились, а дома хлеба ни крошки…
Простите, как это «хлеба ни крошки»? А где обещанные пироги? Отец давеча, когда в гости зазывал, пироги обещал!