Добро пожаловать в Хтонь

Штольман Виталий

ВАСЁЧЕК. Совпадение. Шеф отправляет.

ГАЛОЧКА. Огурцов чтоб малосольных привез. Уж гожи они у мамани твоей. А под водочку как ложатся.

Галочка закатывает глаза. Короткая пауза.

Соберемся с девками! Как жиранем!

Галочка пристально смотрит на мужа.

Забудешь?

Короткая пауза.

Придушу!

Галочка поднимает руки из тазика с фаршем.

Вот этими самыми ручищами. Понял?

ВАСЁЧЕК. Картошку куда?

ГАЛОЧКА. Все почистил? Дай посмотрю.

Галочка встает, подходит к раковине, внимательно смотрит на картофель.

Ну хоть чему-то тебя жизнь научила.

ВАСЁЧЕК.

Это типа «спасибо»?

ГАЛОЧКА. Типа. Иди кожуру выкидывай. А то чувствую, как вонять уже начало.

Васёчек молча вытаскивает пакет из ведра, идет в коридор, обувается и выходит из квартиры.

Занавес.

У театра стоят двое женщин. Курят в антракте. Одна в годах, второй слегка за тридцать.

– Ну как тебе?

– Это вы мне?

– Тебе… вам!

– Вам!

– Хорошо! Вам…

– Обычный любовный треугольник. Все это было уже у Шекспира. Вообще все сюжеты уже давно написаны. Удивлять-то уж нечем! Люди привыкли мыслить слишком узко. Не видя всей картины, легко наделать ошибок. Только кто об этом думает? Многие даже не пытаются заглянуть за шоры. Где ж новаторов-то в Белосветске взять?

– Зря ты… вы так. Что ж у нас, и талантов здесь быть не может?

– Ну и кто?

– Сосед у меня был на третьем этаже, что-то писал…

– Что-то писал. – Женщина многозначно вздыхает. – И чем же он прославился?

– Застрелился… как Хемингуэй… Маяковский… Томпсон.

– Ага, и повесился кто-то, как Есенин, да? Милочка моя, каждый гений – безумец, но не каждый безумец – гений. Понимаете?

– Не особо!

– Безумие сложно обуздать. Безумие сложно погасить. Его можно лишь убить, напичкав препаратами обладателя мышления, выходящего за рамки. Люди боятся всего, что нельзя объяснить, потому хватаются за факел и поджигают ритуальный костер, предающий огню инакомыслие. А что сейчас? Где эти юнцы, верующие в то, то им уготовано великое будущее? С горящими глазами и бушующими гормонами. Ведь были таковые! Ведь ненавидели весь свет. Они собирались свернуть горы, изменить русла рек, да, черт побери, покорить мир. Дерзость в стремлениях. Они опережали ветер. Они не боялись экспериментов. Когда ты молод, падать не так уж и больно. Где все эти люди? Почему они превратились в рабов ипотек, кредитов и потребительского мышления? Где они свернули не туда? Кто убил их? С тех пор существование в миру влачат лишь тени. Блеклые тени от угасающего огня, вопящие, что лучше дома места нет, особенно когда вокруг гнилье и срань. В таких местах, как Белосветск, громче всех кричат о своем превосходстве. Чем громче крик, тем примитивнее мозг. Им больно, ибо обезьяна бьет друг о друга цимбалами внутри головы. Бом-бом! Слюна летит в разные стороны. Истерика в апогее. Они пытаются заставить тебя верить себе. Глаза наливаться кровью. Обезьяна ускоряет темп. Бом-бом-бом! Ты ничего уже не слышишь, лишь картинка бардовой физиономии, извергающая пену. Бом-бом-бом. Нынче все как в страшном сне. Затем звонит будильник. Ты резко открываешь глаза. Тишина. Думаешь: «Хорошо, что это был сон. Невыносимый и страшный кошмар, оставляющий горькое послевкусие». Только это был не сон. Милочка моя, оглянитесь по сторонам, вас ждет увлекательное путешествие по русской хтони…

– Я не совсем все поняла, но уловила точно, что вы хотите сказать, будто раньше было ого-го, а сейчас наше поколение ничего не смыслит в искусстве?

– Слишком много деструктива…

– В чем?

– В ком…

– В ком?

– Милочка моя, – женщина снова тяжело вздыхает, – деструктивные личности разлагают не только себя, но и все, к чему прикасаются. Истинные паразиты нашего общества. Еще опаснее то, что их развелось так много, просто не счесть. Они возомнили себя нормой, диктующей новую мораль. А это уже слишком опасно, ибо некогда цветущая оранжерея превращается в смердящую гнильем развалину. И все это благодаря вам, пропащее поколение!

– Извольте не обобщать…

– Жизнь – как слоеный шоколадный торт, только вместо бисквита порция густого говна. И даже самый сладкий крем между коржами не перебьет привкус иллюзорного наебалова. – Женщина затушила сигарету об урну и взглянула на часы. – Пошла

я, и вам советую.

– Мне нужно переварить услышанное…

– Не принимайте к сердцу близко, милочка моя, не принимайте, – уходя, бросила слова дама.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Васёчек выходит из подъезда, пинает урну, идет к помойке, издали бросает пакет в бак, не попадает, тяжело вздыхает, подходит, поднимает пакет с земли, бросает в бак. Из бака выпрыгивает рыжий кот: уши назад, взгляд дикий, смотрит на Васёчка осуждающе.

ВАСЁЧЕК. Чего ты смотришь, рыжая морда? Тебе чего еще не нравится? Что тебе от меня надо?

КОТ. Мя-я-я-яу!

ВАСЁЧЕК. Ладно тебе, не бухти. Я специально, думаешь? Не специально. Легче стало? День у меня просто напряженный, понимаешь? Хотя ничего ты не понимаешь.

Васёчек достает из кармана пачку, направляет сигаретку в рот, поджигает зажигалкой, смачно затягивается.

Ничего ты и не знаешь. Какая у тебя вот жизнь? Спишь, жрешь, орешь.

КОТ (вопросительно). Мя-яу?

ВАСЁЧЕК. Вот тебе и «мяу». И с бабами у тебя проблем нет. Захотел с этой, захотел с той. Претензии кто-то выставляет?

Васёчек смотрит на кота вопросительно, затягивается.

А дети? Вон вся округа в твоей родне. Одни рыжие с полосками. Ты постарался? Ну, может, и не ты, но какая разница? Живешь себе, не паришься, тусуешься с друзьями на помойке. Головняков ноль. Жена номер один воспитывает детей. Жена номер два воспитывает детей. Тебя кто-то пилит, чтоб ты им мышей ловил?

Кот ложится наземь и внимательно слушает Васёчка.

У людей, знаешь ли, все по-другому. Иногда оставаться со своими мыслями разрушительно опасно, ибо вывести они могут на дорожку, ведущую в непроходимую чащу. Еще вчера вы были самыми верными союзниками. Единой душой. Единым целым. А сегодня уже ты не можешь на нее даже смотреть. Представляешь?

Кот зевает.

Ее некогда озорные глаза наполнены слезами, а голос трясется. Тебе искренне жаль, что огонь угас, но поделать с этим уже ничего нельзя, да и нет желания. Ты просишь ее уйти, она не уходит. Она желает понять причину, но ты не желаешь ни слушать, ни слышать. Раздражение вызывает любой звук из уст ее. Неловкая пауза. Ты смотришь куда-то в сторону, она – на тебя. В надежде уловить некогда любимый взгляд. Ты боишься. Боишься даже мысли об искрах, что разожгут новое пламя. Грубишь. Она плачет. Ты открываешь дверь, рукой указывая на выход. Она стоит где стояла. Ты выходишь сам, она бежит следом. По щекам ее бегут слезы.

Мимо проходит бабка, с удивлением смотрит на Васёчка. Васёчек не обращает на нее внимания.

Ты почти сдался при виде их. Жалость рождает какое-то гнетущее чувство, ты хочешь обнять ее и все простить. Отгоняешь эти мысли. Уходишь. Она называет тебя черствым, ты грозишься сломать ей жизнь. Во взгляде ее страх, самый настоящий страх, ибо знает она, что ты можешь уничтожить ее, растоптать. А что она? Она не сделает ничего. Почему? Любит. Говорит, что боится тебя. Твое эго разгоняет гордость, где-то внутри смеется твой демон, совесть молит простить, но ты отгоняешь от себя эти мысли. Страница книги прочитана. Игра закончена. Шах и мат. Или пат? Ты едешь в машине. Куришь одну за одной. Делаешь музыку погромче, чтоб перебить мысли о ней. Все кончено, но она не уходит из головы. Почему? Любишь? Чего отрицаешь? Любишь же. Слова песен проходят мимо. Эти мысли не перебить ничем. Добравшись до дома, ты ложишься спать. Становится еще хуже. Пред глазами ее лик, рыдающий горькими слезами. Становится тошно. Ты не можешь простить. И так день за днем. Она бегает за тобой, а ты холоден, как арктический лед. Однажды она не придет. Ты не веришь. Тебе нравится упиваться ее страданиями. Своими страданиями. Ты строишь из себя жертву. И она не пришла. Смирилась. Перегорела. А пустоту заполнить нечем, да? Да-а-а. Хочешь набрать. Занято. Занято. Занято. Черный список. Все. Теперь точно. Шах и мат. Точка. Ты ложишься спать, но глаз сомкнуть не можешь. Надо было тогда просто обнять, да? Но увы… Гордость.