Добро пожаловать в обезьянник

Воннегут Курт

В дверь постучали.

— Да? — ответила Нэнси.

— Нэнси, — сказала Мэри, — тебя к телефону.

Когда Нэнси вышла из кабинки, шериф захлебывался радостным повизгивающим смехом в предвкушении торжества закона и порядка. Разговор записывался на пленку агентами, прятавшимися рядом, в «Говарде Джонсоне». Предполагалось, что звонит Билли-поэт. Его телефон определили. Полиция была уже в пути, чтобы схватить его.

— Подержите его у телефона подольше, подольше, — прошипел шериф и передал Нэнси трубку так бережно, словно она была из чистого золота.

— Да? — сказала Нэнси в трубку.

— Нэнси Маклухэн? — спросил мужчина.

Голоос его звучал как-то ненатурально. Он, наверно, говорил через казу [8] .

— Я говорю от имени нашего общего друга.

— Да?

— Он попросил меня кое-что Вам передать.

— Понятно.

— Это стихи.

— Хорошо.

— Вы готовы?

— Готова.

Нэнси услышала в трубке далекое завывание полицейских сирен. Звонивший, наверняка, тоже услышал сирены, однако стихотворение прочитал совершенно бесстрастно. Стихи были такими:

8

Детский духовой музыкальный инструмент-игрушка

Расслабьтесь, приготовьтесь.Для вас мой дар один.В его взрывном потокеСкрыт новый гражданин.

И тут они его взяли. Нэнси слышала всё: шум борьбы, удары, крики. Нэнси положила трубку. Чувство опустошения охватило её, тошнотой подступило к горлу. Её бесстрашное тело было готово к борьбе, но борьбы уже не будет.

Шериф, пожелавший увидеть преступника, пойманного с его помощью, с такой скоростью выскочил из Салона Самоубийства, что из кармана его форменной куртки вылетела пачка листков.

Мэри подняла их и окликнула шерифа. На секунду остановившись, он сказал, что эти бумажки ему теперь ни к чему, а затем опросил ее, не желает ли она поехать с ним. Между двумя девушками произошёл бурный диалог — Нэнси уговаривала Мэри поехать, говоря, что сама она совершенно не интересуется Бмлли. И Мэри, поспешно сунув Нэнси пачку бумаг, ушла.

Это были фотокопии стихов, посланных Билли Хозяйкам в других городах. Нэнси прочитала верхнюю. В этом стихотворении большое внимание уделялось интересному побочному эффекту этических таблеток по контролю над рождаемостью. Они не только делали людей бесчувственными, но и заставляли их мочиться синим. Стихотворение называлось «Что негодник сказал Хозяйке Салона» и содержало следующее:

Я не играл, я не шалил,И, слава Богу, я не грешил.Любя шум, вонь, весь род людской,Давно мочусь я бирюзой.Поев под оранжевым кровом,Восприняв прогресса всю прыть.Пришел в дом я с крышей багровой,Чтоб жизнь, как лазурь, испустить.Хозяйка и девица,Смерти посланница.Тебе, кто доверится,Жизнью поплатится.О

члене моём поскорби же,В пурпурном стройная фемина.Все, что он знал в этой жизни,-Вода, окрашенная синим.

— Вы не слышали эту историю — о том, как Дж. Эдгар Нэйшен изобрёл этический контроль над рождаемостью? — спросил дряхлый дедуля.

Голос его звучал хрипло.

— Нет, не слышала, — сказала Нэнси.

— А я думал, что это знают все.

— Для меня это новость.

— Когда он закончил работать с обезьянами, обезьянник было не отличить от Верховного Суда штата Мичиган. И тут разразился этот кризис в ООН. Люди от науки говорили, что человечество должно перестать воспроизводиться в таких больших количествах, а люди от морали говорили, что общество придёт в упадок, если люди будут и дальше извлекать из секса одни только удовольствия.

Дряхлый дедуля поднялся со своего кресла, подошёл к окну, толчком распахнул ставни. Картина открылась неприглядная. Обзор загораживал обращённый к улице макет огромного — высотой в двадцать футов [9] — термометра. Каждое его деление соответствовало одному биллиону населения Земли — от нуля до двадцати. Роль центрального столбика жидкости играла полоса красного просвечивающего пластика. Высота ее показывала, сколько людей живет сейчас на Земле. Очень близко к нижнему краю пластика черная отметка показывала оптимальную — по мнению ученых — численность населения.

9

6,08 метра

Дряхлый дедуля смотрел на заходящее солнце через ставни, и на его лице красными отсветами чередовались полосы.

— Скажите, — сказал он, — когда я умру, на сколько опустится этот столбик? На фут?

— Нет.

— На дюйм?

— Не совсем.

— А Вы ведь знаете ответ, — сказал он и повернулся к ней.

Голос его и выражение глаз утратили дряхлость.

— Один дюйм этого столба соответствует 8.3333-м людям. Вы знали это?

— Это, возможно, и так, — сказала Нэнси, — но по-моему не следует смотреть на это таким образом.

Он не спросил её, каким образом следует на это смотреть. Он завершил свою мысль.

— Я скажу Вам еще кое-что. Я — Билли-поэт, а Вы — очень красивая женщина.

Одной рукой он достал из-за пояса тупоносый револьвер, другой стянул с головы резиновую маску с лысой макушкой и морщинистым лбом. Теперь он выглядел на двадцать два года.

— Когда всё это закончится, полиция пожелает узнать, как я выгляжу, — сказал он Нэнси, коварно усмехнувшись. — На случай, если Вы плохо запоминаете внешность — удивительно, как много женщин делает это плохо — вот вам моё описание:

Во мне пять футов и дюймов два,

Два глаза голубых имеет голова,

Каштановые волосы по плечи -

Эльф юный я,

И так в себе уверен я,

Что дамы говорят:

«Горит он так, как тают свечи.»

Билли был на десять дюймов ниже Нэнси. Она была фунтов на сорок тяжелее его. Нэнси сказала, что у него нет шансов, но она ошибалась. Прошлой ночью он развинтил болты, крепившие оконную решетку, и теперь он заставил ее вылезти через окно, потом спуститься в люк, скрытый от улицы гигантским термометром.