Добро пожаловать в прайд, Тео!

Волкова Дарья

Но вот прозвенел звонок, и они заторопились в зал, напоследок получив настоятельную рекомендацию послушать синьора Дягилева в «Сказках Гофмана» или в «Доне Карлосе». Ну на крайний случай – в «Аттиле». На том и распрощались.

***

Второе отделение было ничуть не лучше первого: все тот же заунывный ор и овации – ничем, по мнению Лолы, не заслуженные. Но вот отделение закончилось, шесть певцов вышли на поклон.

– Ну, чего же ты не идешь вручать цветы своей любви? – Лола вопросом маскирует зевок. Какая же нудятина. Если бы так не орали,

она бы заснула.

– Ты что! – с придыханием ответил ей друг. – Сейчас будут бисы! Их программа держится всегда в страшном секрете!

Негромкий стон Лолы потонул в овациях.

Однако бисы оказались не так страшны. Во-первых, они короткие – по одному выступлению от каждого исполнителя. Во-вторых, на бисы всегда приберегают самые известные партии. И кое-что Лоле даже оказалось знакомым – а это уже не так скучно. Закрывал программу синьор Дягилев. Гвидо в соседнем кресле вытянулся в струну и, кажется, перестал дышать.

На сцену в пару к певцу вышел аккомпаниатор и устроился за роялем. Это было неожиданно, потому что остальные исполнители пели свои бисы в сопровождении оркестра. Лола ощутила легкое любопытство. Синьор Дягилев обернулся и кивнул пианисту. Рояль зазвучал каким-то тревожным и надрывным в своей примитивности речитативом. А потом словно из ниоткуда возник голос. Не ор в пустую металлическую бочку, а именно голос. Тоскующий, просящий, захлебывающийся чувствами. Умоляющий о любви.

Свет мой Савишна, сокол ясненький,

Полюби меня неразумнова,

Приголубь меня горемычнова!

Ой-ли, сокол мой, сокол ясенький,

Светик Савишна, свет Ивановна,

Не побрезгай ты голью голою,

Бесталанною моей долею!

Уродился вишь на смех людям я,

Про забаву да на потехи им!

Кличут: Савишна, скорбным разумом

Величают, слышь, Ваней Божиим,

Светик Савишна, свет Ивановна,

И дают пиньков Ване Божьему,

Кормят чествуют подзатыльником.

А под праздничек как разрядятся,

Уберутся вишь в ленты алые,

Дадут хлебушка Ване скорбному,

Не забыть чтобы Ваню Божьего.

Светик Савишна, ясный сокол мой,

Полюби-ж меня непригожева,

Приголубь меня одинокова!

Как люблю тебя, мочи нет сказать,

Светик Савишна, верь мне, верь не верь,

Свет Ивановна!

В себя Лола пришла от взрыва оваций. И бесцеремонного толчка в бок от Гвидо.

– О чем он пел, Лола?! Про что эта песня?! – Гвидо пытался перекричать аплодисменты. Лола медленно повернула к другу лицо. – Ты плачешь, Лола?!

Она все так же медленно покачала головой, вытащила из нагрудного кармана пиджака Гвидо шелковый платок и применила его по назначению.

Синьор Дягилев был единственным в этом концерте, кто пел на бис два раза. И оба раза это была песня Мусоргского «Светик Савишна», что само по себе было вообще уникальным случаем.

***

Они смогли подойти к самой рампе – Гвидо и тут обладал полезными знакомствами. А еще сказывался опыт посещения театра. Лола не выпускала

ладонь Гвидо. А в другой руке она держала букет, который Гвидо, идущий впереди ледоколом, доверил ей. И, наконец, они оказались у края сцены, сбоку. Все шестеро артистов, взявшись за руки, подошли к рампе с поклоном. Вся сцена была завалена цветами, и еще им протягивали букеты те, кого допустили к сцене. А таких нашлось немало. Вот прошла за шикарным букетом контральто, с широкой улыбкой приняла цветы. Вот то же самое сделал тенор.

Лола повернулась к Гвидо и положила руки ему на плечи.

– Подними меня.

Вот за что Лола особо ценила своего миланского друга – два раза ему повторять не требовалось. И синей-черной птицей, прижимая к груди букет белых пионовых роз, Лола взмыла над головами тех, кто стоял у сцены. Не сравнялась с теми, кто был на сцене, но привлекла их внимание. А ей нужен был только один из шести. Лола протянула букет в сторону синьора Дягилева. Его четко очерченные губы тронула улыбка, и великолепный бас шагнул к своей смелой и изобретательной поклоннице.

Он узнал ее, когда подошел на расстояние шага. Их взгляды пересеклись, и улыбка погасла, уступив место недоумению в глазах. Но синьор Дягилев умел себя вести на сцене, потому улыбка вернулась – но уже дежурная, резиновая. Он прижал правую руку к сердцу и наклонился, чтобы принять левой букет.

Ха!

Букет синьор Дягилев, конечно, получил. Но сначала Лола обхватила двумя руками могучую шею, притянула к себе ближе оторопевшего баса и крепко поцеловала. В губы. Их поцелуй длился несколько секунд, справа и слева боковым зрением Лола заметила вспышки фотокамер. А потом разжала руки – и Гвидо едва успел ее поймать под хохот и еще одну бурную овацию – теперь, по мнению Лолы, абсолютно заслуженную.

Вот так-то, Теодор Саввич.

Картина третья, договорительная. Она, он и еще один он и еще одна она. В общем, они.

– Чем занят мой любимый единственный ребенок?

– Слушаю Мусоргского.

Из трубки раздался то ли смешок, то ли хмыканье.

– Надо полагать, это как-то связано с тем, что пишут о тебе в прессе последние два дня.

– Я так и знала, что ты звонишь именно поэтому, господин продюсер, - Лола откинулась в кресле и закинула ноги на край стола. – А тебе нравится Мусоргский, пап?

– Не переводи разговор!

– А ты ответь!

– С ним у меня связаны, скажем так, довольно теплые воспоминания, - уклончиво ответил дочери Лев Кузьменко. – А теперь ты ответь мне, что тебя связывает с господином Дягилевым.

– Ну па-а-а-п…

– Не папкай! Я должен знать, с кем моя дочь целуется на глазах у фоторепортеров.

– Узнал? – ничуть не обескураженно и даже невозмутимо поинтересовалась у отца Лола Ингер-Кузьменко.

– Пока нет. Жду, что мне скажешь ты. Вы давно встречаетесь?