Доброволец. Запах грядущей войны
Шрифт:
Вскоре обнаружилась морская болезнь у молодых и подверженных ей или не бывших давно в походе моряков…»
Стоп! Стоп!!! На этом месте, Михаил Юрьевич, прошу остановиться и подтвердить тот неоспоримый факт, что высшая несправедливость никуда не пропадает, даже когда вы ступили с суши на палубу корабля! Как?! Как такое возможно?! Гончаров не чувствует морской болезни! Совсем! Ходит свежий как огурчик, курит сигару, ловит на себе завистливые взгляды тех, кого в это самое время, по-морскому сказать, «травит». Лермонтов сей незавидной участи тоже не миновал, а вместе с ним и я прошел через муки адовы.
«– Вас, верно, травит? Выпейте водки.
– Нет, лучше лимонного соку.
– Лук и редька помогут.
– Не угодно ли сигару? Если вы будите курить во время качки, то даже не надейтесь, что вас укачает…»
Да идите вы к черту с вашими советами, господа доктора! Не до этого мне было,
Шторм. Знаете, что такое шторм, именуемый на море просто «трепка»? А я знаю. Это бездонная пропасть бушующей стихии, бьющейся о бока фрегата. Ты отделен от этой пропасти только лишь стеклом иллюминатора да корабельной обшивкой. И тонут в пропасти крики с палубы:
«– Взять у марселей по рифу, спустить брам-реи!
– Поставить брамсели!
– Закрепить фор-марсель, крюйсель, оставить зарифленным грот-марсель и штормовые стакселя!..»
Сколько всего натерпелся я с Лермонтовым и другими за эти дни, давно уже слившиеся в какую-то одну длиннющую полосу событий, словами не передать. Судно прошло Готланд… Кстати, бытует морское поверье, что, поравнявшись с этим островом, с кораблей в воду летели медные монеты – подношение духу, охраняющему остров, чтобы он пропустил мимо без бурь. Не зря платят; Готланд – сплошной камень с крутыми ровными боками, к которым не подступишься. Но нам и не надо подступаться. На «Палладе» и без этого проблем хватало. Вскоре на фрегате стремительно вспыхнула и столь же стремительно угасла эпидемия холеры, отняв жизни трех матросов. Еще один сорвался с реи в море во время бури. Не спасли. А тут у Гончарова заболели зубы и висок, напомнил о себе давний ревматизм. Да так напомнил, что наш сосед по каюте слег и несколько дней пролежал, закутанный в теплые одеяла, с подвязанною щекой и мычанием.
Наконец мы вошли в Зунд. Там потеплело, ревматизм у Гончарова прошел, стали видны шведские берега. Гористая местность с желтыми, лиловыми, серыми переливами. Карпаты немного напоминает. С другой стороны виднеется Дания. Нам бы туда. Размять ноги, Копенгаген осмотреть (вдруг пока еще живого Андерсена увидишь), устриц поесть. А вот фигушки вам берег датский и все остальное. Вместо этого получите на следующий день шторм, стойте у берега, убивайте время в кают-компании, лишь изредка бросая все, стоит лишь вбежать вахтенному с тревожным криком: «Купец наваливается, ваше высокопревосходительство!» Что это означает? «Купцом» у моряков называется купеческое судно. Если оно, сбитое течением или от неуменья править, идет или на нос «Паллады», или на корму, то риск столкновения велик. А уж если ночью «купец навалился», то…
В общем, не жизнь на корабле, а сплошная каторга. И вот теперь привела нас эта каторга в Немецкое море. Мотаемся по нему, держа курс к британским берегам. Шторм утих, что не может не радовать. Хоть развлекусь в своем «пузыре», глядя на то, как прямо сейчас Гончаров, побывав в каюте и полностью экипировавшись, выходит на улицу (это он так палубу прозвал), и начинается между ним и Лермонтовым короткий разговор:
«– …Я полностью готов.
– Отлично. Сегодня последний раз повторим второе занятие и приступим к следующему.
– Хорошо… И все же вам не кажется, что над моими потугами смеются матросы? Я ведь не Синий и не столь искусен, как он.
– У матросов на насмешки времени нет».
«О чем речь вообще?» – спросите вы. О фехтовании, друзья мои. О фехтовании, тысяча чертей.
От детских привычек избавиться трудно, поскольку они очень часто остаются на всю жизнь. Непродолжительной, но стойкой болезнью под названием «фехтование» я начал болеть именно с детства, насмотревшись однажды по телевизору очередных «Гардемаринов» – Д'Артаньян и Ко у нас уже тогда не котировались совершенно.
Но фехте ведь тоже нужно учиться. А поскольку фехтовальной школы, как и толковых инструкторов, в нашей округе не
35
Песня «Песенка про шпагу», музыка Е. Крылатова, слова Ю. Энтина.
Даже спустя много лет, глядя на себя в зеркало, я всегда подмечал небольшой шрам под левым глазом – это первая моя боевая фехтовальная рана, полученная в ходе учебного, шампурного боя, проходившего у двухметрового снеговика (его тоже мы слепили). Как тогда одноглазым не стал, ума не приложу, но воплей, крови и родительской ругани было много.
Однако это мое прошлое, а настоящее господина Лермонтова тоже связано с фехтой. С ней он не расстался, даже выйдя в отставку и сделавшись завсегдатаем в фехтовальном зале при квартире старого Севербрика [36] , где иной раз до седьмого пота изводил себя тренировками. И поскольку поблажек себе не давал, то и Гончарову тоже доставалось. До сих пор помню, еще до отплытия нешуточный спор на эту тему вышел. Ну чистая словесная дуэль получилась, где каждое предложение подобно удару клинка. Сходитесь, господа, сходитесь. Надобно уже начать поединок. И поединок был начат.
36
Иван Ефимович Севербрик (1778–1852) – известный преподаватель фехтования первой половины XIX века. Обучал фехтованию в разные времена императоров Николая I и Александра II, великих князей Михаила Павловича, Константина Николаевича, Михаила Николаевича и множество других значительных личностей.
Глава 9
«– …Вы предлагаете мне вспомнить фехтование? – Гончаров настороженно, но резко бьет выпадом.
– Да, фехтование, – отвечает ему Лермонтов, решив перейти на проверенные временем, заученные еще у Севербрика канцелярские истины. – Иначе искусство с ловкостью владеть каким-либо ручным холодным оружием. Упражнение это, приводя все тело в движение, есть чисто гимнастическое, подчиненное своим основным правилам и приспособленное к роду каждого из ручных оружий, какими считаются шпага, палаш, сабля, ружье со штыком и копье. Из них шпага составляла всегда неотъемлемую принадлежность дворянина, и поэтому умение ловко владеть ею – прежде всего подчинялось правилам и образовывало собою отдельное искусство…»
Гончаров, однако, упорствует, «тыкаться вертелами» не хочет, напирает на то, что владение шпагой и тем более саблей для нынешнего времени – анахронизм и не пригодится даже в случае сатисфакции [37] . И это после более чем красноречивого происшествия с сикхом!
Но и Лермонтов неумолим:
«– Не уничтожилось еще предубеждение, что занятие фехтованием необходимо лишь для военных, на случай защиты от неприятеля в ручном бою. Это необходимость односторонняя и не представляет особенной важности для образованного класса людей. Соответственная же польза фехтовательного искусства заключается в развитии и укреплении физических сил человека. Доставляя приятное развлечение, оно вообще служит лучшим средством к восстановлению всего организма. Весьма естественно, что умственное образование нужно соединять с физическим, ибо польза от умственного развития может быть прочною только в здоровом теле. Сидячая жизнь и умственное напряжение изнуряют и истощают физические силы, для поддержания коих необходимы моцион или гимнастические упражнения, но как человеку, посвятившему себя умственным занятиям, драгоценнее всего ВРЕМЯ (на это слово Лермонтов надавил особо), то в этом отношении наиболее удовлетворяет необходимости фехтовательное искусство…»
37
К концу XVIII – началу XIX века пистолетная дуэль постепенно начала превалировать в Российской империи над дуэлью с холодным оружием. Одна из причин подобной перемены заключалась в попытке уравнять шансы дуэлянтов, чей возраст, а соответственно, сила и ловкость порой очень разнились, имея решающее значение при сабельной или шпажной дуэли.