Добровольная зависимость
Шрифт:
Честно признаться, мне не нравилось, когда он называл меня по имени.
— Я и не планирую жить с вами вечно.
— Я выражался фигурально. Более того, ты сама настояла стать моей женой. Так что твоё поведение неубедительно, да и нелогично. Куда уж лучше всё принять и смириться.
— Ошибаетесь, —
Он снова коротко засмеялся и машинально запустил руку в свои волосы, небрежно растрепав их.
— Знаешь, а ведь я с женщинами дружбу тоже не вожу, — произнёс он с дельной задумчивостью. — Бывают, правда, исключения, но редко, и, в основном, только для бизнеса. И уж точно своих друзей я не целую... и в постель с ними не ложусь.
Готье явно был доволен собой и тем, что затронул эту интимную тему. Я всегда краснела, стоило мне случайно услышать нечто непристойное, и даже читая те самые греческие пьесы в полном одиночестве, я умудрялась смущаться, как неискушённая школьница.
Вот и сейчас, когда супруг коснулся того, о чём я даже подумать боялась, я не знала, что сказать, чтобы не показаться полной провинциалкой.
— Пусть смущение тебе к лицу, но я не могу отделаться от мысли, что мы — как Рочестер и мисс Джейн Эйр, ведём вполне заурядную беседу, а потом вдруг затрагиваем какую-то запретную тему. Это похоже на надоевшее clich'e.
Он с минуту водил вилкой по тарелке, наверняка, ожидая, что я найду способ ему отпарировать, но я упорно молчала, всё ещё жутко смущённая воспоминанием о поцелуе.
— Я немало знаю о физической любви, — сказала я, наконец, и сама же поразилась этому. Пришлось тут же соврать, да как можно убедительнее. — То есть, я не боюсь, вот о чём я говорю.
— Я вовсе не собирался тебя пугать, — ответил Готье и пожал плечами. — В конце концов, всё случается когда-либо в первый раз. Ты же не думала, что проведёшь всю жизнь, обучая в школе детей или время от времени дописывая очередной штампованный роман?
— Возможно, это было именно тем, к чему я стремилась, — бросила я резко и повернулась к окну.
— Даже я в это не верю, Кейтлин. Мы вечно стремимся к запретному и желаем невозможного, как говорил один римский поэт. Для тебя подобная серость стала бы клеткой...
— Как будто я теперь не в клетке оказалась, — прошептала я, и он, к счастью, меня не услышал.
— Знаешь, один французский философ, Пьер Абеляр, цитировал: « праведника не опечалит ничто с ним случившееся! » Но
Он устало покачал головой, словно заново отчитал упрямое дитя за шалость, и это меня разозлило. К тому же, я прекрасно знала, кем был Абеляр. Подождав, пока мой нахмурившийся супруг осушит свой бокал, я саркастично произнесла:
— Как символично, что вы вспомнили именно эту цитату. Видимо, вы желали намекнуть мне на моё положение, а также на полное отсутствие веры в самое лучшее. Чтоб вы знали, моя вера не касается никого, кроме меня! И, к вашему сведению, Абеляр соблазнил и похитил Элоизу, свою ученицу, что вовсе не характеризует его, как пример для цитирования.
Готье выждал, пока я успокоилась и сложила руки перед собой, затем едва заметно улыбнулся и задумчиво сказал:
— Говорят, что это была любовь. И Элоиза была не так уж против этого своеобразного соблазнения и похищения.
— Мне всё равно, — я отвела глаза в сторону, поёжившись. — Я вам не Элоиза.
— Логика отвратила от меня целый мир.
Я понятия не имела, что он хотел этим сказать, но ещё больше меня злило то, что я не представляла, откуда он взял эту цитату. Если он стремился разбрасываться философскими изречениями весь вечер, таким образом, доказывая своё интеллектуальное превосходство, то мне бы пришлось признать — он меня попросту принижал и выигрывал в нашей словесной перепалке.
Ощущение усталости вдруг захватило меня с новой силой, к тому же, покачивание вагона и размеренный стук колёс успокаивали меня и склоняли ко сну лучше каких-либо препаратов.
В конце концов, отложив приборы и утерев чистой салфеткой губы, Готье поднялся и бесстрастно сказал:
— Если с твоей стороны более не последуют никакие язвительные замечания в отношении моих познаний жизни французских философов, предлагаю на сегодня закончить. Пора ложиться спать, нам предстоит ранний подъём...
— А зачем вы меня поцеловали там, на станции?
Он не удостоил меня и коротким взглядом. Возможно, он обиделся. Возможно, надолго. Ведь, в конце концов, он позаботился о том, чтобы я чувствовала себя комфортно после того, как потеряла сознание. А затем и ужином накормил.
Моя пробудившаяся совесть дала о себе знать слишком поздно: Готье молча вышел из вагона-ресторана, и я даже не успела ничего сказать. Уже позже, сидя на готовом для сна ложе и глядя в мелькающую за окном ночь, я размышляла о нашем разговоре, и, наконец, пришла к выводу, что таких разговоров впереди меня ждёт немало. Стоило быть готовой к любой заумной фразе с его стороны.