Добровольно проданная
Шрифт:
— Куда уехать?
— В Грецию. Я куплю там сеть отелей на побережье. Тихий, размеренный бизнес… Море, солнце, тепло, ты и мой сын. А по-другому никак…
— Ты продал бизнес ради нас?
— Ради будущего… Чтобы оно состоялось. Я и раньше бы все отдал за него, но, к сожалению, был слишком самоуверен. Созданную империю не жалко, с годами понимаешь, что деньги и власть — это пыль, по сравнению с по-настоящему ценными вещами.
— Я не могу уехать за границу. Я не могу бросить маму… Я… — не знаю, как объяснить ему, что я готова бежать за ним хоть на край света, лишь бы он был рядом, но только если почувствую,
Что это все не ради долга. Или ради того, чтобы уберечь нас. Хочется понять, что в его раненом сердце есть место для меня, как для любимой. Я ни в коем случае не хочу потеснить там память о его семье, но хочу занять там свое место. Эгоистично хочу его душу и тогда я отдам ему в руки свою.
— Маму возьмем с собой, там климат лучше, ей на пользу.
— Ты сделал нам документы, но не спросил, хочу ли я… — недоговариваю, внутри меня разрастается что-то очень болезненное. — Ты не пожелал увидеться со мной в роддоме, но приехал, когда Артем перешел границы дозволенного. Ты думаешь о себе и своем равновесии, а о моем не думаешь… Когда между нами стоял контракт, это была неоспоримая истина, я не имела права на собственное мнение, но теперь контракта нет. И я могу сказать, что мне больно…
— Тебе со мной было больно?
— По-разному, — усмехаюсь, вспоминая наше прошлое. — Вначале страшно и больно, потом сладко и волнительно, а потом опять больно и невыносимо.
Адамади разворачивается ко мне и протягивает руку, помогая подняться, притягивает к себе, обвивает рукой талию, прижимает к своему телу и прикасается лбом к моему лбу.
— Нужно ехать, София. Это не предложение — констатация факта. Хочешь — принимай, хочешь — нет. Я вас не оставлю, — как всегда в приказном тоне говорит он, а у меня голова кружится от его властного голоса, от сильных рук, запаха. Накатывают воспоминания о том, как раньше он брал меня, не спрашивая разрешения, как вырывал из меня удовольствие, как управлял, и подкашиваются ноги. Но мое наваждение рассеивается, как только начинает плакать Саша. Его нужно переодеть.
Адамади отпускает меня и наблюдает, как суечусь, перекладывая ребенка на пеленальный столик.
— Мне нужно время подумать, наедине, без тебя. С тобой рядом я не могу, ты давишь. Дай мне глотнуть воздуха и принять решение самой, — прошу я и смотрю только на сына, потому что, если он поймает мой взгляд, я сдамся, попаду в омут его стальных глаз и безвольно на все соглашусь. Константин молчит, слышна лишь его тяжелое дыхание, будто что-то решает для себя. Переодеваю сына, начиная укачивать.
— У меня остались кое-какие дела, даю тебе неделю. А потом мы уезжаем, — категорично заявляет Адамади, подходит к нам, наклоняется, целует сына, еще раз глубоко вдыхает. — Тебя теперь охраняет Андрей, он внизу в черном внедорожнике, — холодно сообщает он и уходит.
— Что я наделала? — говорю сыну, стараясь не плакать. — Какое к черту время?! Я же все равно не смогу без него. И тебе нужен отец. Тем более вы нашли общий язык, вы чувствуете друг друга. Да? Общаетесь без меня? Секреты у вас? — усмехаюсь сквозь слезы, продолжая укачивать Сашеньку, и пытаюсь собрать остатки гордости и достоинства, — Ему стоило сказать три слова. Я тебя люблю. И все было бы иначе.
С нашей встречи прошло ровно шесть дней и пять часов, Саша и мама спят, за окном давно темно, а я сижу в гостиной
Ну и что, что моя любовь сильнее, Разве это важно? Если я требую от него чего-то, то это уже рыночные отношения. Разве я смогу ему противостоять? Нет. Да и не захочу, Я требую от него невозможного? Как говорила Регина: нужно быть хитрее. Нужно отогреть его сердце и разогнать фобии, А если не получится? Всю жизнь мерзнуть в его ледяных глазах? А без него еще холоднее. И постоянно ноет в груди, уже невыносимо, и дышать трудно. Раньше справлялась без него, получалось держать тоску где-то очень глубоко, а сейчас, словно что-то оборвалось. Стоило увидеть его, вдохнуть запах — и все, терпеть больше невыносимо.
Меня ломает.
Да кому я лгу? Я давно сломалась,
Нет, я уже не виню его ни за что. Все понятно и обосновано,
Нет претензий и упреков.
Нет горечи, нет злости.
Есть только тоска и хандра.
Мне вдруг хочется вновь его увидеть. Преодолеть страх и заглянуть Константину в глаза. Увидеть там то, ради чего я побегу на край света.
Встаю с места и поднимаюсь наверх. Тихонько открываю шкаф, надеваю черные колготки, белое шерстяное платье, водолазку и заплетаю косу. Подхожу к маме и аккуратно ее бужу, поглаживая по плечу.
— Мамочка, я уеду на несколько часов, — шепчу ей, старясь не разбудить Сашеньку. — Там мое молоко в холодильнике.
Мама сонно моргает, осматривая меня.
— Ты куда? На ночь глядя?
— К нему, мам. Мне очень надо,
— Уверена? — спрашивает, всматриваясь в глаза. Киваю, кусая губы. — Тогда иди, мы справимся, — мама поглаживает меня по руке, одобряя.
— Спасибо, мамочка, — целую ее в щеку и выхожу из комнаты.
Надеваю легкую куртку, обувь и покидаю квартиру, Спускаюсь вниз и подхожу к машине моего нового охранника, Он замечает меня и вылетает из машины.
— Что-то случилось? — взволнованно оглядывается,
— Ничего, отвезите меня в дом к Константину Александровичу, — сообщаю я и сажусь в машину на заднее сиденье, Парень без разговоров кивает, садится за руль и выезжает со двора. Не знаю, следит ли он за мной сейчас и знает ли, что я еду к нему, мне все равно, я хочу заглянуть ему в глаза и понять, как жить дальше.
Дорога не близкая, и за это время я успела впасть в панику. То мне хотелось вернуться домой, то побыстрее попасть к Константину. Я сгрызла ногти и искусала губы. Сердце стучало так, что, казалось, выпрыгнет из груди,
А когда въехали во двор, то на меня обрушилась лавина воспоминаний. Немного больше года назад я впервые приехала сюда, И мне опять так же волнительно и страшно. И как тогда, я не знаю, что меня ждет там, внутри этого огромного дома.
Мой охранник тормозит возле освещённого главного входа и спешит открыть дверь. Игнорирую его и выхожу сама, Поднимаюсь по лестнице и поднимаю глаза на окна своей комнаты. Сколько раз смотрела в это окно в ожидании Адамади, то со страхом ожидая его появления, то с трепетом.