Добрые друзья
Шрифт:
Дома мисс Трант стала помогать хлопотавшей по хозяйству миссис Пертон. В усадьбе она была кухаркой, а ее муж (как когда-то его отец) садовником; обоих на время перевели в гостевой коттедж. Миссис Пертон аукционов не одобряла, считая их пустой тратой времени, а потому весь день провела в работе по дому. Мистер Пертон, напротив, остался в усадьбе — отчасти потому, что не хотел пропускать такое важное событие, а отчасти потому, что присутствие человека небезразличного должно было пресечь любые кражи, в особенности овощей с огорода. Словом, весь день он ходил за аукционистами из комнаты в комнату, как будто надзор требовался за мистером Медвортом, его работниками и торговцами, а не прочими посетителями. Именно Пертон принес мисс Трант весть о завершении
— Неужели кончено, Пертон? — вскрикнула она, увидев его в саду.
Пертон подошел, коснулся кепки и, сунув руки в карманы, принялся раскачиваться из стороны в сторону. Он всегда так делал, когда ему было что сказать, и мисс Трант сразу поняла: Пертону не терпится сообщить ей важную новость. Нет-нет, вид у него был самый невозмутимый. Садовник, последние шесть лет получавший первый приз за выращивание лука (сорт «Эйлса-Крейг») на районной выставке (не говоря уж о других, менее важных мероприятиях), мастерски скрывал чувства.
— Нет, мисс, еще не совсем, — ответил он, — но осталась сущая мелочь. Многие уже уходят. А тот большой буфет, который стоял в коридоре… ну, старый такой… — Пертон закачался еще сильнее.
— Я поняла, буфет эпохи Тюдоров! В коттедже для него нет места, а он вроде бы очень ценный. Что с ним случилось?
— Сто сорок фунтов, мисс, — торжественно объявил Пертон. — Сто сорок фунтов, только что продали!
— Ах, как замечательно, Пертон! — Глаза мисс Трант засияли: сейчас никто не дал бы ей больше двадцати лет.
Пертон прекратил раскачиваться, вынул из кармана одну руку и внушительно показал хозяйке три пальца.
— В конце покупателей было трое, представьте себе, трое! Все торговцы. Один из Оксфорда, второй из Челтнема и тот бородатый из Лондона. Трое! Они и словом-то едва перемолвились. Первый раз такое видел!
— Что же они делали?
— Подмигивали. Просто подмигивали. — И Пертон принялся изображать, как эта троица договаривалась о цене, а мисс Трант с трудом сдерживала смех. — Мистер Медворт говорит: «Начальная ставка девяноста фунтов». Один ему подмигивает, и мистер Медворт объявляет: «Девяноста пять». Потом опять подмигивают, и цена поднимается до ста. Потом третий накидывает еще пять. Словом, так они домигались до ста сорока фунтов. Хорошо ушел буфетик!
— Никогда бы не подумала, что он столько стоит, Пертон!
— И впрямь, мисс, разве ж может буфет стоить таких деньжищ? — доверительно заговорил садовник. — Я б не удивился, если б его продали дешевле, но азарт — дело такое. Никакой мочи остановиться. Вот хочу буфет, и все тут! Помню, раз я купил десять ненужных мне уток — толку с них, что с мартышки. На кой они мне сдались, спрашивается? Да просто азарт обуял, вот и весь сказ. Так и с вашей мебелью вышло. Мистер Медворт говорит, что торги были славные. Я счас обратно пойду, мисс, закушу только малость. Помогу прибрать усадьбу. После этих торгашей там все вверх дном!
Впервые за день мисс Трант порадовалась аукциону. Мистер Медворт сказал, что не в силах предсказать исход торгов, все зависит от количества покупателей, их состоятельности и настроя; мебель может уйти за пятьсот фунтов, а может и за тысячу, тут уж как повезет. Сомневаться в его суждениях по таким вопросам было невозможно. Мисс Трант пыталась относиться к аукциону как к очередной скучной формальности, одному из бесконечных дел, которые нужно уладить после смерти отца, но теперь она вдруг осознала, что ее усадьба превратилась в маленький домашний Монте-Карло. Разница между удачными и неудачными торгами может составить несколько сот фунтов, то есть ее месячный доход вырастет или убавится на фунт-два — эту же разницу легко выразить в мерах китайского чая или шелковых чулках. И решается все именно сегодня. Мисс Трант заходила по саду из стороны в сторону: в голове опять гудело от сложения и вычитания, как нередко бывало в последние годы, когда ей приходилось оплачивать счета и вести папины дела. Доход ее уменьшился, но она не чувствовала себя бедной. Наоборот,
Пертон опять отправился в усадьбу, но мисс Трант за ним не пошла. Полчаса она ходила по дому как неприкаянная, подбирая какие-нибудь вещи и тут же откладывая, а затем спустилась в дальний конец сада, откуда открывался вид на деревню, запруженную автомобилями: трубя в клаксоны, они проезжали по главной улице и с ревом уносились прочь по оксфордской или челтнемской дороге. Очевидно, торги закончились. Мисс Трант решила сходить в усадьбу и посмотреть, что там происходит.
Пока она пробиралась к дому сквозь пахучую мешанину людей, автомобилей и фургонов, великолепный сентябрьский день вдруг изменился: спелое золото превратилось в горячую и пыльную позолоту. Сама усадьба казалась крошечной в этом чудном окружении, среди соломы, бечевки, бензина, пристальных взглядов, глупых шуток и взмокших покупателей. Дом стоял с бессмысленно разинутым ртом, словно одряхлевший и подурневший болван. Мисс Трант обогнула толпу у входа и прошла к боковой двери, где в фургоны и телеги грузили ее родные столы, стулья и картины. Впервые за несколько месяцев она ясно ощутила, что ее жизнь изменилась, началась заново. Эти вещи казались мисс Трант неизменными и постоянными, как созвездия на небе, а теперь их спешно волокли прочь сквозь дорожную пыль. Они тоже начинали новую жизнь. Не успела мисс Трант дойти до двери, как слезы сдавили ей горло, и она пробежала мимо подметальщиков в пустую гостиную — то была самая красивая комната, гордость усадьбы. Там она спугнула преподобного Томаса Чиллингфорда, разглядывавшего через лупу деревянные панели на стенах.
От неожиданности он подскочил на месте.
— А, здравствуйте! Хотел как следует рассмотреть панели в этой комнате. Так и знал, что они отличаются от всех прочих. Только утром сказал об этом жене, представляете? Не то чтобы она сомневалась, просто ей это не очень интересно. — Он приблизил к мисс Трант свое румяное детское лицо и взволнованно проговорил: — У вас бледный вид, Элизабет. Вам, наверное, нелегко сейчас. Остались бы лучше дома, незачем вам сюда ходить, милая.
— Пожалуй, — уклончиво ответила мисс Трант. — Но я и так почти весь день просидела дома, да и переживаю совсем по другому поводу. — Она умолкла и натянуто улыбнулась.
— Вы как Дороти и вся современная молодежь, — сказал мистер Чиллингфорд. Отчего-то он всегда сравнивал ее со своей дочкой, хотя та была на десять лет младше. В его представлении Элизабет оставалась высокой бойкой школьницей, которая в один прекрасный день превратится в красивую женщину. Причиной тому было что-то незрелое, юношеское и бесполое в поведении и облике мисс Трант. — Да, вы как они, — продолжал он. — Думаете, чувств надо стыдиться. Потому они и вымирают, покидают наш мир. Но лично мне сдается, что мир без них лучше не станет. Ни капли, вы уж мне поверьте! Будет только хуже. Поэтому не стесняйтесь своих чувств, голубушка. — Он ласково погладил ее по плечу.
— Я не стесняюсь, просто говорю начистоту. Меня действительно волнует другое.
— И что же? — снисходительно спросил мистер Чиллингфорд.
— Я… я точно не знаю. Это сложно объяснить. — В действительности она, конечно, знала, просто не могла подобрать слов, чтобы описать свои чувства. Ее тревожило не то, что все закончилось; минуту назад она стала свидетельницей того, какэто закончилось, и потому ее теперь душили слезы. Жизнь отца разрешилась не на церковном погосте, а здесь и сейчас, среди пыли, соломы и криков, ее разбазарили и предали забвению сегодня днем. На миг бытие предстало перед мисс Трант во всей своей пыльной пустоте и ничтожности, и от этого осознания хотелось плакать.