Добрые времена
Шрифт:
— Вы, товарищ управляющий, видимо, неправильно информированы или что-то недопоняли. Сюда к вам приехал отряд добровольцев, по комсомольским путевкам. Так сказать, лучшие из лучших. И если мы еще раз услышим гнусное сравнение с тунеядцами, разговор продолжим в другом месте. Там вам, наверное, сумеют объяснить.
Управляющий пожал плечами:
— Я, наверное, правда что-то недопонял. Если так — не обессудьте.
Василий, не слушая его, продолжал. Голос его был стальным.
— И все-таки, товарищи, как это ни обидно, что управляющий не понял, кого к нему прислали, —
— Действительно, — приободрился управляющий.
— Кончить работу с полдня, пойти купаться, бросить оружие, то есть вилы, чуть лошадей не погубили. Что же, спасибо вам за это говорить?
— Так там правда сена не было, — пробормотал Светик.
— Правильно, не было. Значит, нужно с утра это предусмотреть. Узнать, сколько где сена. Мобильно перебросить отряд. Второе — нерационально ездить нам на обед сюда, почти два часа теряем. Значит, будем просить управляющего давать нам подводу ежедневно для подвозки обеда на поле. Я думаю, что и командиру нашему, Родневичу, надо более серьезно отнестись к организации работы бригады. Да и комиссару, — он кивнул в сторону Ромки, — есть с кем воспитательную работу проводить. Я помню: когда заседал штаб по формированию отряда, мы не хотели зачислять Анохина. Сегодняшняя история показала нашу правоту. Думаю, что именно он явился инициатором этого купания. И вообще Светик, как его тут некоторые кличут, по-моему, человек ненадежный.
Ромка поморщился. Далось им это имя! Вообще-то родители нарекли мальчика Святославом, и в школе все его звали просто Славой. Но лукавая Ира, севшая с Анохиным на первой лекции, каким-то образом сумела расположить ершистого парня к откровенности до такой степени, что тот изложил полностью свою биографию.
— А это Светик, — сказала она в перерыве под дружный смех остальным девчонкам их группы. — Его мама так называла в детстве. Поскольку институт — тоже наша мама, мы должны называть тебя Светиком. Не возражаешь?
Покрасневший Анохин не возражал. А Ира уже повернулась к подошедшему Бессонову.
— А вот и наш староста! Правильно?
— Назначили, — недовольно буркнул Ромка, исподлобья оглядывая насмешниц.
— А за какие заслуги?
— Не знаю. Наверное, потому, что в школе комсоргом был.
— И не только за это, — вступила в разговор круглолицая девчонка с косичками. Это была Алка, которая всегда все знала.
— А за что?
— Бессонов очень понравился профессору Угрюмову. Он на собеседовании сказал, что читал «Киевскую Русь» академика Грекова. Не верите? Я своими ушами в учебной части слышала, когда за журналом ходила. Я, кстати, — твоя заместительница. Перекличку устроим?
— Валяй, — с облегчением согласился Ромка.
Раздался звонок, приглашая на следующую лекцию.
— Ребята, у меня предложение, — звонко выкрикнула Ира. — Пошли все вместе в кино.
— Сейчас?
— Конечно!
— Нехорошо, узнают, — засомневался староста.
— Испугался? Студенты должны обязательно прогуливать.
Почти вся группа дружно отправилась в кино. По дороге Роман и Светик шли рядом.
— Ты что, серьезно Грекова читал?
— Ага.
— Я
— Если честно, то и я. Так профессору и сказал.
— Рассердился?
— Нет. Наоборот, засмеялся и говорит: «Что вы хотите! Даже я не все понимаю».
Разговор перешел на книги. Говорить было легко, понимали друг друга с полуслова.
Ромка и Светик стали неразлучны. Вместе убегали со скучных лекций, вместе занимались в баскетбольной секции, вместе сидели в «историчке», жадно глотая одну книгу за другой. Вечером через всю Москву провожали друг друга.
Ребята из баскетбольной команды окрестили друзей «братьями-кроликами». А молодой доцент Эраст Петрович называл их иногда на лекциях «братьями-разбойниками», намекая на преступное, с его точки зрения, равнодушие к периоду феодализма.
Девчонки в группе откровенно удивлялись дружбе столь разных по характеру парней. Ромка — веселый и жизнерадостный, легко сходился с людьми и умел разговаривать с начальством и Светик — подозрительно глядевший на всех, ворчливый и в минуты недовольства издававший какой-то странный звук, напоминавший гул телеграфного столба.
Ромка только посмеивался, когда его спрашивали об этом. Он отлично видел за грозным фасадом очень нежную душу и доброе сердце. И считал, что все странности Светика происходили от желания защититься.
Светик был некрасив. Он имел высокий и широкий лоб, массивный нос и скошенный назад подбородок. Отлично зная о недостатках своей внешности, Светик еще более усугублял их не идущими ему усиками, как бы бросая вызов окружающим: «Да, я некрасив. Ну и что?»
Столь же вызывающе он вел себя и в отношении учебы. Если любил предмет, как, например, литературу, то тратил массу сил и времени на его изучение. Если оставался равнодушным, а к сожалению, большинство наук не трогали его воображения, то сдавал их едва-едва на троечки, демонстрируя экзаменатору прямо-таки барское пренебрежение «к мелочам». В связи с чем Ромка как староста всегда имел неприятности.
Столь же противоречиво относился Светик и к физической работе. Он мог часами носиться по спортзалу, скрупулезно исполняя каждое задание тренера. Однако в колхозе на уборке картошки стремился как можно быстрее забраться на первую же скирду на отдых. Приведенный обратно к своей корзине, он с чувством оскорбленного достоинства брал каждую картофелину, конечно, отставал от всех, и его приходилось «брать на буксир».
В комитете комсомола института Анохина вычеркнули из списка ехавших на целину.
Возмущенные, они всей группой ворвались в комитет, где Андрей и еще какие-то старшекурсники сосредоточенно просматривали списки.
— Не допустим, — запальчиво, еще от порога, крикнула Алка. — Это самоуправство!
— Полегче нельзя? — спросил Андрей.
— За что Анохина вычеркнули?
— А почему я должен отвечать?
— Общественность требует. Вот он, — Алка кивнула на Бессонова, — староста, я — зам, а Ира — групкомсорг.
— Что же, отвечу. Ехать должны лучшие. А ваш Анохин, мало того, что троечник, так он — политически неграмотный.