Добрый мэр
Шрифт:
— Я представляю интересы господина Стопака, ваша честь. Господин Стопак признает себя виновным.
— Имеются ли смягчающие обстоятельства?
— Желает ли ваша честь ознакомиться с ними?
— Не сказать, чтобы очень.
— Тогда позвольте мне сказать лишь, что господин Стопак — творческая натура, художник, и художник многообещающий. И неудивительно поэтому, что компанию он водит, в некотором роде, — Гильом сделал многозначительную паузу, — с представителями богемы. У моего подзащитного артистический темперамент, и его друзья-художники обладают столь же вспыльчивым нравом.
— Вот
— Скорее это просто пристанище артистов, ваша честь. Обстоятельства инцидента в целом соответствуют тому, что указано в протоколе. Между братьями-художниками вспыхнул спор, они несколько разгорячились, чему способствовало употребление алкогольных напитков…
— Et cetera, et cetera, et cetera, [2] — перебил его Тибо.
2
И так далее, и тому подобное (лат.).
— He знал, что ваша честь — знаток латыни. В самом деле, история обычная, столь часто излагаемая в этом суде. Однако я счастлив сообщить суду, что не далее, как этим самым утром мой подзащитный нашел работу. Работодатель — его двоюродный брат. — Гильом с присвистом повернулся и указал в противоположный конец зала, на человека в тесных белых хлопчатобумажных брюках. У человека были отечное лицо и грустные глаза. — Старший господин Стопак — бизнесмен, художник-декоратор безупречной репутации, чье имя прежде не звучало в этом суде…
«Однако не то чтобы его имя было совершенно незнакомо суду», — подумал Тибо.
— …и он готов трудоустроить моего подзащитного на условиях полной занятости и регулярной заработной платы.
— Так что штраф он выплатить сможет? — спросил Тибо.
— Да, ваша честь, мой подзащитный готов возместить нанесенный им материальный ущерб.
— Очень хорошо. Господин Стопак, встаньте, пожалуйста. В свете обстоятельств дела и принимая во внимание тот факт, что вы уже не первый раз совершаете правонарушение, суд налагает на вас штраф в сто марок. Хозяин «Трех корон» уверяет, что вы нанесли его заведению ущерб на сто марок, так что пусть будет шестьдесят в его пользу и еще шестьдесят — тому бедолаге, которому вы сломали нос.
— Он уже был сломан, — сказал Емко.
— Тогда давайте сойдемся на пятидесяти. В общей сложности получается двести десять марок.
— По десять в неделю, ваша честь?
— Нет, господин Гильом, пусть лучше будет тридцать, раз уж ваш клиент имеет теперь достойную работу, — сказал Тибо, и, склонившись в сторону скамьи подсудимых, предупредил: — Пропустите хоть одну неделю, господин Стопак, и будете раскрашивать стены камеры!
На этом заседание суда было закрыто.
~~~
Когда Тибо закончил разбираться с судебными документами и отправился в Ратушу, было уже почти три часа. Сандор, рассыльный, уже принес вечерний выпуск «Ежедневного Дота», и Агата, не сказав ни слова, вручила его мэру, когда тот проходил мимо ее стола.
Тибо развернул газету. Аршинный заголовок гласил:
Мэр
И ниже, не такими большими буквами, рядом с фотографией нахмурившегося Тибо:
Достойный ответ на оскорбление
И еще ниже, совсем мелким шрифтом:
Эксклюзивный материал Барни Кноррсена
Статья под этими заголовками представляла собой развернутый пересказ письма Тибо.
Агата поставила на стол рядом с газетой чашку кофе и блюдце с двумя имбирными печеньями. Тибо поблагодарил.
— Господин Стопак — обойщик, не так ли?
— Да, у него есть свой магазин. А почему вы спрашиваете?
— Так просто. У него сегодня было много дел?
— Не знаю. Но думаю, да — он ушел из дома очень рано, я еще спала. А что, у вас есть для него какая-нибудь работа?
— Нет-нет, не думаю. Но у меня самого, кстати, есть кое-какая работа, и сейчас самое время к ней приступить.
Прежде чем уйти, Агата постучала ярко-красным ногтем по газете.
— У них неправильно написано слово «бордель». Нашли, где делать опечатку! А вы так тщательно его подбирали!
И она вышла, закрыв за собой дверь и оставив легкий аромат духов в воздухе.
Тибо тут же встал и снова открыл дверь. Прежде чем приступить к работе, он посидел немного, попивая кофе и любуясь видом на фонтаны и собор. Агата подготовила ему на подпись целую стопку писем. Была еще груда документов в красной кожаной папке, ему и их придется прочитать; затем контракт на строительство нового полицейского участка в северном округе, и еще он обещал даме с красным зонтиком разобраться с тем делом о школе. Но пока Тибо медленно потягивал кофе, глядя на кружащую над собором стаю голубей.
В окно подул ветерок. Тибо видел, как он приближается: шевелит листву вязов на набережной, играет струями фонтанов, раздувает легкие занавески на окнах кабинета, шуршит бумагами на столе и, невидимый, проникает за дверь, туда, где сидит Агата, — и наверняка трогает ее, овевает ее губы, залетает в рот… Должно быть, она вдохнула его и даже не заметила.
— Госпожа Стопак, как называются ваши духи?
— Боже мой, зачем вам это знать, господин мэр?
— Так просто. Извините. Считайте, что я не спрашивал.
Тибо открыл красную кожаную папку и начал читать.
— Они называются «Таити», — сказала Агата.
Сидя за работой, Тибо время от времени повторял про себя это слово: Таити, Таити, Таити. Оно сплеталось со стрекотом пишущей машинки, с плеском фонтанов, с дребезжанием трамваев… Начало темнеть.
Если бы он попросил, Агата осталась бы помочь ему с работой хоть на весь вечер, но он не попросил, поэтому вскоре после пяти она убрала все со своего стола. Она чувствовала, как в груди скапливается холодное отчаяние и гладкими камушками падает, задевая ребра, на дно желудка. Идти домой незачем, но и не идти смысла нет. Запирая ящик стола, она вдруг поняла, что повторяет про себя одну и ту же фразу: «Дом — это там, куда тебя не могут не впустить». В устах бабушки эти слова звучали успокаивающе, как обещание, что от нее никогда не отвернутся, — но сейчас они походили на угрозу тюремного заключения. «Какой, черт возьми, смысл?»