Добрый
Шрифт:
— Чтобы кричали?
— Чтобы домой.
И тут вдруг я задумался. Конечно, я десятки раз мечтал оказаться на своём диване. Сотни раз приставал ко всем с этой просьбой. Да что там приставал — я все мозги съел чайной ложечкой окружающим с требованием вернуть меня обратно. А тут раз… и вперёд… домой на диван. За плечи развернули, коленкой под зад наподдали, причём легонько, и опачки — ты уже на диване.
— Да, — медленно произнёс я, словно пугаясь каждой буквы в этом коротком слове. —
— Не поняла, — немного опешила Хлоина мать.
— Надо же хотя бы попрощаться. Обнять всех. На дролонге последний раз прокатиться. С Великим вождём прощальную выпить. — Про стриптиз я решил благоразумно промолчать. — Да и вообще.
— К водному духу напоследок занырнуть, — продолжила мои перечисления мать Хлои. — Значит, я не ошиблась, — продолжила она после небольшой паузы.
— В чём?
— Ты не хочешь покидать этот мир. Я это прочитала в твоих глазах.
— Да, не хочу, — подтвердил я без раздумий и сам ошалел от того, как легко мне дались эти слова.
— Я бы могла просто отправить тебя обратно, даже не поставив в известность…
— Значит, коленкой под зад, — перебил я.
— Но ты мне нравишься, — не обратила внимания на моё беспарданство Хлоина мать, — и я буду с тобой откровенна. Тебе нельзя оставаться тут.
— А как же вот это вот изменение генофонда? Ты хочешь, чтобы твои внучки снова рождались с жаждой убийства в крови? А Болотная? Мне её бабушка говорила, что для неё один раз и навсегда…
— И Мара, — перебила меня Хлоина мать.
— Что Мара? — не понял я.
— Мара тоже в тебя влюбилась. А Мара — вар.
— Мара?! Ну нет.
— Да, Серёжа, — мать Хлои впервые назвала меня по имени, хотя, к моему стыду, я до сих пор не знал, как зовут её. — И знаешь, что самое страшное?
— Нет, — я всё ещё не мог переварить услышанное про Мару.
— Самое страшное, что и ты их любишь. Любишь всех троих. И далеко не братской любовью.
— И Мару?
— Они не смогут поделить тебя, Серёжа. И ты не сможешь выбрать. А я не могу позволить, чтобы в наш мир пришла война.
— Война из-за меня? — удивился я.
— Если бы ты не спал, а внимательно слушал, что я говорила, то понял бы, какое наследие предков сидит в нас.
— Это про убийства из-за носков?
— Носки, Серёжа, НОСКИ! А тут любимый?
— Но вы же хренову тучу лет всем улучшали…
— Во-первых, не всем, — перебила меня женщина. — Как оказалось, в твоём мире таких, как ты, считанные единицы. И никакое улучшение не сработает, если от тебя захотят отобрать любимого. Всё улетучится в один миг. Останутся лишь древние инстинкты.
— И что, всё так плохо? И никак нельзя исправить?
— Если бы ты полюбил только одну,
— Но…
— Поэтому лучше уйти тихо, не прощаясь.
— А…
— А с ними мы что-нибудь придумаем.
— Но ведь Хлоя может вернуться за мной в мой мир?
— Если бы всё было так просто, то в твой мир шастали бы все кому не лень.
— Напомню, что она уже была там. Что ей помешает сгонять ещё раз?
— Она была там, потому что совет открыл проход. И вернул её обратно тоже магический совет. И проделать это могут только члены совета, и то не по одиночке.
— Я думаю, дочери вам не простят.
— Как говорится в твоём мире, время лечит? Вот вылечит, и мы устроим ещё одну экскурсию в твой мир, но уже не за тобой, как ты понимаешь.
— А у Болотной, если верить её бабашке, один раз, на всю жизнь и без вариантов. И дети только по любви.
— А вот этого никто не проверял. Все принимали как должное.
— А если правда?
— Если правда, тогда перекинем в твой мир младшую ведьму, а… по получении результата… вернём её обратно.
Ассоциация с быком-производителем снова ярко мелькнула в моей голове. Мать Хлои стала вызывать только одно чувство — омерзение. Да что там она, весь этот мир стал вызывать чувство омерзения.
— Ты готов? — спросила меня Хлоина мать.
— Да, — без тени сомнения ответил я. — И как можно быстрее.
— Тогда просто иди по этой тропинке. Через двадцать шагов закроешь глаза. А ещё через двадцать можешь их открывать.
— Так просто? — удивился я.
— Главное, не обсчитайся. Закроешь раньше, чем через двадцать, — останешься в этом мире, откроешь раньше — не попадёшь в свой.
— А куда попаду?
— Не знаю, — честно призналась Хлоина мать. — Миров много, в каком остановишься — непонятно. Твой — через двадцать шагов.
И я пошёл. Пошёл медленно, но уверенно. Пошёл не оборачиваясь. Пошёл без грусти и тоски в сердце. Пошёл, чётко отсчитывая шаги про себя. Сделав двадцать, на секунду замер, зажмурился и уверенно начал шагать с единицы.
Где-то шаге на пятнадцатом меня посетила мысль, а не открыть ли глаза прямо сейчас. Один мир я уже посмотрел. Почему бы не посмотреть другой? Я даже остановился, прикидывая все за и против. Но послевкусие от всего происходившего со мной было настолько неприятным, что я решил не рисковать и дошагал положенные двадцать шагов.