Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть

Ергин Дэниел

НОВЫЕ КОНКУРЕНТЫ

Хотя Маттеи и не стало, но именно он подхлестнул революцию, которая в конечном итоге ликвидирует мировое господство монополий. Структура промышленности постоянно менялась, противореча привычным представлениям. История международной нефти в двадцатом веке – это история, в которой новички постоянно изменяли установившийся порядок. До середины пятидесятых годов казалось, что их по большей части можно адаптировать, они до определенной степени становились частью установившегося порядка. Такая возможность закончилась в 1957 году, когда Маттеи заключил сделку с Ираном, а японцы вслед за этим подписали соглашение о шельфе Нейтральной зоны. Неистовая активность в Ливии в шестидесятые годы продолжила революцию, начатую Маттеи, и ярко показала глубину перемен. Теперь в международной нефтяной игре было множество участников, у которых были совершенно противоположные интересы, и их было слишком много, чтобы осуществлять клубное сотрудничество эры „семи сестер“. Было несколько причин

резкого увеличения количества игроков. Совершенствование и распространение технологий снизило геологический риск и сделало разведку и производственную экспертизу вполне доступной. Правительства стран-производителей и стран, которые собирались основать нефтяное производство, проводили концессионную политику, которая отдавала предпочтение участию независимых компаний и новых игроков. Развитие транспорта, связи и информатики превратило Латинскую Америку, Ближний Восток и Африку в менее отдаленные и более доступные части света. Высокий уровень прибылей от вложения в международную нефть, по крайней мере до середины пятидесятых годов, был очень привлекателен. Налоговое законодательство США делало иностранные инвестиции менее рискованными и более заманчивыми. Система пропорционального распределения в Соединенных Штатах также поощряла компании отправляться за границу и искать возможности работать в полную силу. Потребность в нефти в индустриальных странах поднималась на новые высоты, в то время как правительства и потребляющих, и производящих стран все больше и больше смотрели на нефть как на двигатель экономического роста и осязаемый символ безопасности, гордости и власти.

Был задействован еще один фактор: господство Соединенных Штатов в альянсе западных стран и в мировой экономике. Несмотря на кризис, вызванный национализмом и коммунизмом, американское влияние было всеобъемлющим, вытесняя влияние старых колониальных империй. Военную мощь Америки уважали повсюду, ее экономические успехи были объектом восхищения и зависти. Бал правил доллар, а Соединенные Штаты были центром экономического порядка, который, среди прочего, поощрял вывоз американского капитала, технологий, управленческой экспертизы в нефтяной и других отраслях промышленности. Положение Соединенных Штатов позволяло им формировать политический порядок, при котором можно было справляться с риском и опасностями. Свободное предпринимательство откликалось на это.

Увеличение количества игроков в нефтяной игре было особенно заметным на Ближнем Востоке. В 1946 году в регионе действовало 9 нефтяных компаний; к 1956 году – 19; а к 1970 году их число достигло 81. Однако это было лишь частью более широкой экспансии. С 1953 по 1972 год, согласно некоторым оценкам, более 350 компаний включились в зарубежную (т. е. не в США) мировую нефтяную индустрию или значительно расширили свое участие. Среди этих „новых транснациональных“ были 15 крупных американских нефтяных компаний, 20 средних американских нефтяных компаний, 10 крупных американских газовых, химических и сталелитейных компаний, 25 неамериканских фирм. Насколько сильно эта ситуация отличалась от послевоенной, когда только шесть американских фирм в дополнение к пяти признанным американским монополиям занимались активной нефтяной разведкой за рубежом. В 1953 году нигде в мире ни одна частная нефтяная компания, кроме 7 самых крупных, не имела 200 миллионов баррелей разведанных иностранных запасов. К 1972 году было, по крайней мере, 13 „новых транснациональных“ корпораций, каждая из которых имела более 2 миллиардов баррелей иностранных запасов. Все вместе новые участники владели более чем 112 миллиардами баррелей разведанных ресурсов – четвертью ресурсов всего свободного мира. К 1972 году „новые транснациональные“ вместе ежедневно добывали 5,2 миллиона баррелей нефти.

Одним из самых очевидных результатов такой переполненной арены было снижение доходности. В нефтяной индустрии коэффициент окупаемости от иностранных капиталовложений был очень высоким до середины пятидесятых годов – награда, как говорили одни, за риск работы в удаленных, малодоступных регионах в беспокойные послевоенные годы или, как говорили другие, результат олигополии – промышленности, в которой доминировала кучка монополий. Череда кризисов – Мосаддык и Иран, корейская война и Суэц – постоянно поддерживали норму прибыли на уровне выше 20 процентов. Но с открытием Суэцкого канала в 1957 году усиливающаяся конкуренция в продаже сырья начала снижать как цены, так и прибыль. С этого времени и на протяжении шестидесятых годов инвестиции в иностранную нефть приносили от 11 до 13 процентов прибыли, что приблизительно равнялось уровню прибыли в обрабатывающей промышленности. В то время, как страны-экспортеры получали деньги, которые им раньше и не снились, сама нефтяная промышленность больше не получала такой отдачи, как прежде.

ПО НАТЯНУТОМУ КАНАТУ – ИРАН ПРОТИВ САУДОВСКОЙ АРАВИИ

Всемирная битва производителей обострила давнее соперничество двух главных нефтяных стран на Ближнем Востоке – Ирана и Саудовской Аравии. Резкое увеличение добычи по всему миру поставило монополии в трудное политическое положение. Им нужно было искать равновесие между предложением и спросом даже когда шло увеличение поставок со стороны новичков, что означало сдерживание добычи в регионе с самыми большими в мире запасами нефти –

странах Персидского залива. Хотя производство в странах Персидского залива росло быстро, но все же не настолько, как могли бы ему позволить имеющиеся запасы и как хотели правительства региона. В Соединенных Штатах производство контролировалось и ограничивалось Техасским железнодорожным комитетом и подобными агентствами в других штатах. В гораздо более изобильных нефтяных провинциях вокруг Персидского залива уровнем добычи управляли монополии, которые сами рассчитывали, сколько надо нефти, чтобы ликвидировать несоответствие между ожидаемым спросом и имеющейся в распоряжении продукцией, поставляемой из других регионов мира. Таким образом, Персидский залив превратился в стабилизатор, в механизм контроля для сбалансирования спроса и предложения. Он был „неустойчивой областью“ или, как некоторые нефтяники любили называть его, „распределительным клапаном“. Но распределить рост, особенно между Ираном и Саудовской Аравией, вряд ли было легким делом. Без значительного мастерства и стараний, не всегда успешных, нельзя было удовлетворить Иран, где шаха и так уже распирало от великих амбиций, и Саудовскую Аравию, которая не хотела признавать лидерство Ирана в производстве нефти или в чем бы то ни было.

Многие обстоятельства способствовали конфликту между двумя странами: одна была арабской, другая нет; одна придерживалась суннитского направления ислама, другая шиитского. Каждая хотела быть лидером как в регионе, так и в области нефтедобычи, и у каждой были неудовлетворенные территориальные притязания. Их соперничество в нефтяном производстве подчеркивало глубину зависти и подозрительности, существовавших между двумя странами. Добытая нефть превращалась в богатство; а богатство в свою очередь означало власть, влияние и уважение.

Соперничество между Ираном и Саудовской Аравией создавало огромные проблемы для монополий. Преодоление проблем было похоже на хождение „по натянутому канату“, сказал Дж. Кеннет Джемисон, позднее председатель „Экс-сон“. Ставки были очень высоки. Компании не хотели терять своих позиций ни в одной из двух стран. Перед четырьмя компаниями“ Арамко“ – „Джерси“, „Мобил“ (новое называние „Сокони-вакуум“), „Стандард оф Калифорния“ и „Тек-сако“ – стояла одна проблема. Нельзя было делать ничего такого, что могло бы нанести вред саудовской концессии. Задача, по словам Говарда Пейджа, ответственного за Ближний Восток директора „Джерси“, состояла в том, чтобы угодить саудовцами для сохранения положения „Арамко“, „потому что это была самая важная концессия во всем мире, и нельзя было иметь ни малейшего шанса потерять ее“. Концессии могло повредить, если бы саудовцы просто заподозрили, что компании склоняются к увеличению уровня производства в Иране.

Но Иран был потенциально доминирующей державой региона, и шаха следовало бы если не удовлетворить, то умиротворять. „Никто в то время не мог добывать такое количество нефти, чтобы его было достаточно для удовлетворения правительств стран Персидского залива“, – сказал Джордж Паркхерст, бывший тогда координатором „Стандард оф Калифорния“ по Ближнему Востоку. Производственный потенциал, при условии необходимых инвестиций был таким, что мог в любой момент превзойти спрос. Растущий спрос надо было распределить таким образом, чтобы ни одно правительство не заподозрило, что с другим заключается более выгодная сделка. Выигрыш для Саудовской Аравии означал бы потерю для Ирана и наоборот. „Это как воздушный шар, – говорил Пейдж из „Джерси“. – Накачивай его в одном месте, он раздуется в другом, и если бы мы соглашались со всеми требованиями, то тут же были бы наказаны“.

Дело осложнялось и тем, что монополии, действуя совместно в различных странах, часто имели несовпадающие, противоположные интересы. У одних был избыток сырой нефти, у других ощущался ее дефицит. „Необходимо неустанно и постоянно консультироваться с вашими партнерами и днем и ночью, – говорил Пейдж. – Они всегда в борьбе“. Борьба осложнялась наличием американских независимых компаний, которых втиснули в Иранский консорциум. У них не было других источников сырой нефти или больших концессий, которые следовало защищать, поэтому их больше беспокоила не ситуация в остальном мире, а возможность добыть как можно больше нефти в Иране и активно продать ее. Они постоянно стремились к увеличению добычи нефти в Иране, и монополии подозревали, что они подстрекают к этому шаха. Но если добыча возрастет, это будет значить, что у независимых компаний будет больше нефти для „торговли вразнос“, по словам Пейджа, чем у монополий, и одновременно монополиям придется сдерживать саудовскую добычу и объяснять это разгневанному Ахмеду Заки Ямани и, вероятно, самому королю Фейсалу.

Вопрос о том, как распределять добычу между Саудовской Аравией и Ираном был, строго говоря, не экономическим вопросом. Разница в стоимости производства в двух странах составляла обычно пенни или два – была „пустяковой“, по выражению Пейджа. Чаще это являлось стратегическим и политическим решением, и чаще ответственность за разъяснение и оправдание действий компаний обычно падала на Говарда Пейджа, который действовал от лица четырех партнеров по „Арамко“. Заки Ямани, саудовский министр нефтяной промышленности, был грозным противником. Он знал, что Пейджу нравятся иранцы, и он без колебаний и открыто выражал свое подозрение в том, что Пейдж отдает предпочтение Ирану за счет нефтяного производства Саудовской Аравии.