Дочь банкира
Шрифт:
Сексуальные сценки со всеми подробностями немедленно вызывали в памяти Симкины ночные упражнения в постели. Вертелась, будто под ними не прохладные простыни — обжигающая жаровня. Казалось бы, вспоминай и блаженствуй, надейся на повторение, но безжалостный рассудок тут же менял симкиного партнера: с безработного, нищего парня на всесильного фээсбэшника.
Поэтому Николай старался не смотреть сексуальных фильмов.
Непременные, ежедневные посещения Бобика, его приветливое бульканье, совместные обедо-ужины немного рассеивали скуку пленника. Но секретарь
На третий день Родимцев попросил «опекуна» добыть ему гирю и гантели. Не только для времяпровождения. Он боялся по причине бездельного существования потерять спортивную форму, основной свой капитал. Ослабнут мышцы, забудут внедренные в их генную память приемы рукопашного боя — тогда придет самая настоящая беда.
Ибо Николай уже не верил в благодатную безопасность. И это неверие пришло к нему на второй же день заключения. Тогда он решился выглянуть в коридор. Если ему запрещено выходить из комнаты, то он не переступит порог — просто осмотрится.
Дверь была на запоре.
Немедленно взбурлило присущее парню самолюбие. Он бегал по комнате на подобии дикого зверя, запертого в клетку, несколько раз громыхнул кулаком по дверной филенке. Сейчас заглянет охранник и он прикажет ему немедленно вызвать Веру Борисовну.
Вместо охранника в комнату вошел Бобик.
— Что случилось? — с тревогой спросил он.
— Ничего особенного, — зло рассмеялся Николай. — Просто соскучился по твоей квазимодовской физии.
Сейчас Бобик обозлится и с кулаками набросится на оскорбителя. Вот тогда Родимцев с наслаждением обработает его шишкообразный нос, заставит просить пощады. Но вместо возмущения — обычное приветливое бульканье.
— Понимаю, Коля, нелегко тебе сидеть в четырех стенах. Но придется потерпеть… хотя бы недельку.
— Передай Вере Борисовне — пусть навестит меня. Хочу кой о чем спросить.
— Ее нет — уехала.
Явное вранье! Когда хитроумный секретарь врет, его глаза превращаются в точки, а шишка носа подрагивает. Родимцев, несмотря на короткий срок знакомства, умудрился подметить некоторые особенности хозяйского секретаря.
— Когда об»явится?
— На днях. Прошу тебя, Николай, постарайся вести себя тихо. Не дай Бог охранники доложат хозяину о сумасшедшем, находящемся в особняке.
Вежливо кивнул и покинул комнату. Щелкнул замок. Но о просьбе пленника не забыл — вместе с обедом камуфляжный слуга приволок тяжеленную гирю и десяток гантелей — от небольших, детских, до вполне профессиональных.
Прошла первая неделя. Родимцев уже привык к одиночеству, с азартом смотрел по телеку спортивные передачи, часами изводил себя физическими упражнениями, по несколько раз в день блаженствовал под душем.
В пятницу его бездельному сушествованию пришел конец. В десять утра, после завтрака, в комнату вошла Вавочка.
— Привет, затворник! Как здоровье, как самочувствие? — жизнерадостно осведомилась она, усаживаясь в кресло
— Есть малость, — признался Родимцев. — Общаться с ящиком и твоим уродом — какое уж тут веселье. На окне — решетка, дверь — на замке, впечатление безрадостное.
Вера Борисовна задумчиво простучала по подлокотнику какую-то замысловатую мелодию.
— Рада об»явить: заточение кончилось. Сейчас пойдем к папочке… Хочу посоветовать вести себя прилично, меньше говорить, больше слушать. И Боже тебя сохрани возражать. Поверь, это в твоих интересах.
Конвоируемый с одной стороны Ольховой, с другой — безобразным её секретарем, Родимцев прошел в правое крыло особняка. Здесь прогуливался с автоматом, закинутом за спину, здоровенный парняга в камуфляже. Увидев хозяйку, расплылся в подобострастной улыбке, доброжелательно кивнул на Родимцева. — Парень с вами, Вера Борисовна? — Да. Борис Моисеевич просил привести его. — Понятно, — ещё шире улыбнулся телохранитель. — Значит, новый дружан? — Отец решит, — строго проговорила Вавочка и охранник смущенно замолчал…
Родимцеву никогда не доводилось видеть финансовых магнатов, тем более, общаться с ними. Поэтому он представлял себе Ольхова толстым, одышливым коротышкой, воротник пиджака которого обильно засыпан перхотью, узел галстука болтается на выпуклом животе, пальцы унизаны кольцами и перстнями.
А за столом в обширном кабинете сидит сухощавый, подтянутый человек лет шестидесяти. В строгом темном халате, в распахнутом вороте которого виден модный галстук на фоне белоснежной сорочки. Великолепная седая шевелюра, черные, проницательные глаза, выпирающий подбородок. Кроме отчества, ничего еврейского. С таким же успехом респектабельный банкир может быть татарином, поляком, французом, немцем.
Увидев вошедшую троицу, Борис Моисеевич легко поднялся с полукресла. Подошел почти вплотную. Пожал руку Бобику, поцеловал дочь. Родимцеву жестом предложил сесть на стоящий напротив письменного стола полумягкий стул с гнутыми ножками.
— Это и есть твой протеже?
Голос — густой, нечто вроде коктейля из баса и баритона.
— Да, папочка. Прошу любить и жаловать — Николай Родимцев. Отчества не знаю, не спрашивала.
Олигарх обошел вокруг сидящего парня. Будто искал в его напряженной фигуре то ли достоинства, то ли недостатки. Так осматривают в музеях новый, впервые выставленный на обозрение экспонат.
— Отчество — не страшно. Узнаем. Парень статный, красивый. Все, Вавочка, твоя миссия завершена. Можешь отправляться по своим делам. Бобик останется. У нас состоится чисто мужская беседа.
Похоже, уродливый мужик состоит не только при банкирской дочери, но и — доверенное лицо Ольхова, подумал Родимцев, уважительно поглядывая на «квазимоду».
Если судить по взбаламошному характеру девушки, она должна возмутиться, потребовать, чтобы «мужская» беседа прошла в её присутствии. Но, странно, Вера Борисовна покорно склонила увенчанную сложной прической голову и вышла в коридор.