Дочь брата (не) для меня
Шрифт:
Подойдя к графину с водой, плеснул немного. Сделал глоток, нет, это не поможет, надо что-то покрепче.
– Заткнись, – услышал за спиной голос Кирилла, – ты как пятая нога у собаки.
– Кирилл, прекрати говорить такую ересь! – вскипел отец, а я повернулся к ним лицом и, хмурясь, стал наблюдать за происходящем. – Твоя мать от таких слов в гробу переворачивается. Она вас так любила. Жаль, что рано ушла, а то бы ты точно схлопотал от нее за свой язык распутный!
– Пап, да не парься. Я не в обиде. И услышь меня в конце концов, не нужны мне деньги, пойми. У меня все хорошо и так.
Засунул руку в пиджак, достал платок и… Блядь.
– Твою мать… – выдыхаю и тут же сую алые кружева обратно в карман.
– Что такое, Руслан? Тебе плохо? Ты что так покраснел? – слышу взволнованный голос отца, а у самого перед глазами вчерашняя ночь так ясно предстала, что в горле к чертям все пересохло. Беру графин с водой и, игнорируя стакан, пью прямо через край.
– Сушняк у него, – доносится голос Кира, а у меня перед глазами, как красная тряпка, гондон с засохшей кровью стоит.
Я вчера нажрался так, что даже не помню, кого трахнул, но то, что это была не Маха, очевидней очевидного. Как у меня еще член встал, не могу понять? Обычно в таком состоянии я мертвый труп, не больше. А тут такой подвиг совершил, что пиздец. До сих пор яйца в узел сжимаются от предчувствия, что эта девка может объявиться.
Правда мне похер, но тем не менее, неприятно в свои тридцать три вести себя, как безбашенный придурок. Но презик хоть догадался натянуть, и то дело.
– Да, сушняк… – подтверждаю слова Кира, вытирая тыльной стороной ладони губы. – Пап, я, наверное, у тебя немного побуду, что-то мне совсем херово.
– О, чем речь Руслан, – вскинулся отец. – Я вообще не могу понять, как тебе в голову пришла мысль снять квартиру?!
– Пап, я не хотел тебя смущать, да и вообще, отвык уже жить с кем-либо…
– Я не кто-либо. Я твой отец, – категорично заметил родитель. – И вообще, не хочу даже и слышать о том, что ты будешь эти несколько дней, пока находишься в столице, жить в гостинице. А если все же диагноз подтвердится, и мне действительно осталось жить не так уж и много?!
– Пап, давай без прикрас, ты уж определись, – хмыкнул я, направляясь к двери, – то ли ты помираешь, то ли ты остаешься жив, в любом случае, я здесь, так что твоя уловка успешно сработала.
– Руслан, – окликнул отец, и я посмотрел на него, – разговор еще не окончен.
– Пап, на сегодня я больше не выдержу ваших препирательств, – глянул на Кира, – а тебе, брат, хочу сказать только то, чтобы поберег бы ты себя, выглядишь хуже, чем я.
Не дожидаясь какого-либо ответа, вышел за дверь. В коридоре было немного прохладнее, чем в кабинете, и я с облегчением втянул воздух носом так, что в груди стало тесно, а потом… спустя всего лишь мгновение, до моего мозга донесся запах… запах, который я так и не смог с себя смыть сегодня утром под душем. Гребаная свежесть девичьих духов никак не хотела перебиваться гостиничным гелем для душа. Медленно, чтобы не наделать много шума, отрываюсь от двери и, принюхиваясь, иду по следу.
Нахера?!
Не
Еще один…
И вот я заворачиваю за угол и нос к носу сталкиваюсь с той, которую, по всей видимости, трахал сегодня ночью.
– Черт, – от неожиданности даже всхрапнул, выплевывая воздух из легких (оказывается, все это время я не дышал, даже не заметил этого).
– Ой, блин, ой! Извините-е-е-е… – поворачивается она ко мне лицом, а в руках у нее поднос, на котором стоит графин с водой и стаканами, – … че-е-ерт!
Я не могу перестать смотреть на нее, на ее рот, когда она прикусывает нижнюю губу, и у меня возникает желание поцеловать ее. Блядь. Не верю, что это она! Она же совсем ребенок! Сколько ей, мать твою, лет? У меня в груди сердце ухнуло так сильно, что кажется, чуть ребра не пробило. Хватаю гребаный графин и пытаюсь запить все то, что сейчас рвется наружу. Щеки девчонки из бело-серого цвета неожиданно вспыхнули ярким румянцем, и она, кинув поднос на столик, от чего стаканы ухнулись на пол, бросилась прямо по коридору. Хлопнув дверью в конце, запряталась в туалете. А я так и остался стоять на месте не в силах поверить в то, что даже в этой гребаной ситуации судьба мне подложила такую свинью в виде малолетней девчонки. При виде которой, сука, в штанах случился стояк.
Воду из графина выпил почти полностью, но, увы, запить стояк мне так и не удалось. Поэтому все действия, что я совершил далее, можно было охарактеризовать одни простым словом – спермотоксикоз.
Легким пружинистым шагом (и откуда в моем состоянии взялась эта функция, ума не приложу), подхожу к двери. Тихо стучу.
– Малышка… открой, – призывно прошу ее, но, как и следовало ожидать, за дверью тишина. Мертвая тишина.
Но ничего, в моем-то мозгу, где сейчас главенствует инстинкт отодрать мнимую вчерашнюю любовницу, уже построен план, как точно узнать, она это или не она.
– Малышка, открывай… не заставляй меня пойти на крайние меры… – я замолчал.
На что рассчитывал? Наверное, на то, что эта девочка (которая, скорее всего, работает у моего отца горничной или помогает на кухне, другого не дано) сама надумает в своей голове какую-нибудь чепуху и клюнет на свою же выдумку…
…щелчок, и у меня ступор. Дверь приоткрывается, и в щель на меня смотрит огромный голубой глаз и немного вздернутый, обсыпанный прозрачными веснушками нос.
– Что вам надо? – шипит она, а я замечаю, что в крыле ее носа сверкнула крошечная кристаллинка пирсинга.
– Поговорить, – отвечаю ей и дергаю за ручку дверь, но девчонка хоть и мелкая, а держит ее сильно.
– Мне с вами не о чем говорить, – продолжает полушипеть она, не глядя мне в лицо.
– Эй, ты чего такая… – и снова пытаюсь открыть дверь.
Можно было и оставить ее, но черт, меня почему-то тянуло разузнать, та ли это девица, или меня подвел мой гребаный нюх.
– Оставьте меня в покое или я…
Она замолкает на миг и поднимает на меня взгляд, я громко сглатываю, и в этот момент моя рука сама тянется в карман. Я достаю оттуда комочек красных кружев.