Дочь доброго человека
Шрифт:
– Я вам не Утешительница Джейн!
Дверь захлопнулась.
Хозяйка что-то хотела сказать своему супругу, но вдруг ахнула – «Кира!» – и заспешила вверх по лестнице. Где-то в доме что-то упало, возможно – юная вдова нечаянно уронила одну из небольших картин или фотографий, развешанных в доме по стенам, такое уже бывало. Дедушка Киры сделал шаг в сторону лестницы – но потом решительно развернулся и вышел из дома.
Он дошел до соседских ворот, охранник радостно впустил его, приветствуя одному ему понятным салютом. Соседи открыли дверь смущенно и со словами соболезнования. Их лица оживились и вытянулись одновременно, когда гость попросил их:
– Пожалуйста… могу я поговорить с вашей прислугой?
В доме в этот момент была только
– Конечно же, я знаю Утешительницу Джейн! Кто же ее не знает!
Уже через полчаса седой господин в дорогом костюме шагал в сопровождении девочки, даже не снявшей фартук, по одному из дальних районов города. Какие-то дома здесь выглядели добротно и отличались от своих собратьев с более чистой улицы только отсутствием кованого забора вокруг. Какие-то были дощатыми и полуразваленными, опасений не внушал разве что массивный фундамент, а рядом стояли сараи, вмещавшие велосипед, собаку и пару общипанных кур с не менее общипанным петухом. Машину пришлось оставить у дома, больше похожего на навес, под которым жили люди и там же строгали, пилили, покрывали лаком: это был дом плотника и его многочисленной семьи.
– Вам очень повезло, очень-очень, – повторяла девочка. – Тетя Джейн сейчас как раз закончила работать в одном доме и может согласиться пойти к вам! Я точно знаю!
Сейчас мужчина и девочка шли по узкой дорожке куда-то в овраг, оставив слева мангровые заросли, овраг и почти пересохший пруд. Дорожка скоро вновь увела к домам, и взгляду пришедших предстала бедная желтая постройка с парой вытянутых окон и крашеной в синий дверью. Вокруг постройки был небольшой сад с плодовыми деревьями.
Девочка постучалась. Кто-то открыл ей, и они заговорили на гортанном наречии своего края. Сквозь открытую дверь спутник девочки увидел то, что привело его в удивление: бедная хибарка изнутри оказалась похожей на дорогую шкатулку или кукольный домик. По стенам висели картины, виднелась старая, но очень красивая мебель, и он пожалел, что не может рассмотреть дом получше.
Вскоре к нему вышла хозяйка жилища – полная, статная и моложавая темнокожая женщина лет, пожалуй, пятидесяти. Она легко кивнула головой, на которой красовался высокий традиционный тюрбан, что-то смахнула большой рукой с цветастой юбки и поприветствовала гостя. Она говорила чисто, без акцента, что редко удавалось людям ее народа. На приглашение работать она ответила ничего не выражающим взглядом, но как только речь зашла об овдовевшей дочери и грудной внучке – энергично закивала и дала понять, что готова ехать прямо сейчас.
В доме она сразу попросила дать ей возможность поработать в одной из комнат, и пока хозяин объяснял супруге, что происходит, скрылась в помещении. Родители стояли за дверью, ловили каждый звук: вот что-то спокойно и тихо сказала Джейн, вот она негромко запела сильным, природным, будто данным ей кем-то еще до рождения мира голосом. Вот, после долгих минут, полились, захлебываясь, слова их дочери («Говорит! Говорит!» – шептала жена, уткнувшись мужу в плечо). Еще через полчаса их дочь заплакала. Еще через какое-то время она закричала, и крик этот был не похож ни на что человеческое, – отец с трудом удержал мать, не давая ворваться в комнату. Потом крики стихли, и долго-долго они не могли расслышать ни звука. Проведя замерев и замолчав не менее часа, родители все же решились заглянуть. В приоткрытую дверь они увидели, как обе женщины сидят на полу, и Джейн расчесывает длинные волосы их дочери и что-то шепчет ей на ухо. Та кивала и – показалось матери- даже легонько улыбнулась уголком рта. А потом начала клониться, как от ветра, легла на плечо Джейн и закрыла глаза. Джейн легко, будто ребенка, подхватила молодую женщину на руки, встала с ней, отнесла на диван, аккуратно укрыла пледом. А потом, как ни в чем не бывало, взяла тряпку
На следующий день Джейн попросила показать ей Киру. Обычно пугавшаяся чужих людей, Кира сначала взглянула настороженно на странную гостью, но потом потянулась ручонкой и ухватила Джейн за нос. Джейн рассмеялась и громко чмокнула девочку в маленькую ручку, рассмеялась и Кира.
– Ух, коготки острые! Идем к маме, тигренок, – весело сказала Джейн и направилась с младенцем в спальню к своей подопечной, проспавшей около суток.
Через некоторое время они вышли из спальни все вместе: сияющая Джейн и сосредоточенная молодая мать с Кирой на руках.
– Мама, Кира голодная, где у нас бутылочка?– осведомилась женщина у застывших от изумления родителей.
– Ох, Хелен… да-да, сейчас! – и бабушка помчалась по лестнице на кухню за совсем позабытой бутылочкой.
Хелен прижалась к плечу Джейн щекой.
Кира озадаченно сосала пальчик.
***
Джейн проработала у них еще три месяца и стала настоящим другом семьи. Мистическая «Утешительница» оказалась человеком веселым и добрым, любящим готовить разные вкусные вещи, простым и общительным. Вскоре работать в их доме – одна кухаркой, другая горничной – перебрались две молодые смешливые соседки Джейн, они во всем слушались ее, и в доме впервые за долгое время все встало на свои места, и жизнь потекла размеренно и спокойно. Она была бабушкой многих пухленьких кудрявых внуков, которые в выходные дни – которые теперь, при помощниках, вновь появились у Джейн – не вылезали от бабушки, причем вместе с кошками, каждый со своей. Но рядом с Джейн все как-то быстро упорядочивалось, ни внуки, ни кошки совсем не хотели ругаться и драться, зато о веселых проделках и тех, и других Джейн любила рассказать хозяевам, когда у них было неважное настроение – и настроение менялось.
Джейн заходила к ним даже в свой выходной, в воскресенье, рано-рано утром: обнимала Хелен, целовала Киру, быстро помогала со всем, с чем именно в эту минуту особенно нужно было помочь, потом отвешивала легкий поклон: «До свиданья, хозяева, иду молиться!» Вся семья уже знала, что по воскресеньям Джейн, намотав на голову блестящий тюрбан выше обычного и надев расшитую золотыми нитями юбку, куда-то пойдет молиться, никто никогда не спрашивал, куда и, главное, кому: все были уверены, что Джейн-то уж точно знает, как правильно, и именно так и нужно.
Они даже рассказали Джейн историю рождения Киры. Эта чудесная история, скорее похожая на сказку, была чем-то вроде семейной тайны, которую рассказывали только самым близким людям. У Хелен и ее супруга, так друг друга горячо любящих, около двух лет не было детей. Врачи уверяли, что это еще не срок, супруг не унывал, но Хелен начинала бояться. И даже когда муж просто предложил поехать отдохнуть на морское побережье, где заодно надеялся уладить пару дел, бедняжка Хелен расплакалась: она решила, что это очередная рекомендация врачей, которая может не помочь.
На отдых, однако, они поехали. Дом, который они сняли, принадлежал двум женщинам, матери и дочери, родом с совсем других морских далеких берегов. Женщины приняли молодых радушно и сразу пригласили к себе в гости: они жили по соседству.
Хелен сразу привлекли фотографии, висевшие в гостиной хозяек. Подписей на родном языке женщин она разобрать не могла, но на одной фотографии, вставленной в раму, было прекрасное здание храма, – в такой она никогда в жизни не заходила. А вторая… Со второй на Хелен глядела изображенная кем-то древним прекрасная, совсем юная женщина с младенцем на руках. Изображение было скорее строгим и темным, но от него шло такое тепло, что Хелен надолго замерла около него. Вечером Хелен, идя с прогулки, остановилась у кованой калитки хозяек и какое-то время всматривалась в окно: там, у изображения прекрасной женщины, горел масляный светильник, и нежные лица матери и ребенка, озаренные этим живым светом, казались загадочными и одновременно родными.