Дочь дыма и костей
Шрифт:
Мадригал подумала о родителях. Память о них с годами словно покрылась патиной, лица представлялись расплывчато, — она сомневалась, что узнала бы их теперь, — но ей никогда не забыть, с какой нежностью они относились другу к другу.
— Да, по любви. — На этот раз она не смеялась. — Мои родители — точно.
— Значит, ты дитя любви. Это здорово — родиться в любви.
Эти слова произвели на нее неизгладимое впечатление, и она с горечью подумала о том, чего лишилась, потеряв семью.
—
При звуке собственного голоса ее обуяло чувство нереальности происходящего. Она только что спросила серафима о том, любили ли друг друга его родители.
— Нет, — сухо ответил он. — Надеюсь, родители моих детей будут жить в любви.
Они подняли руки мостиком, и вновь пройти под ним ей помешали рога. Мадригал почувствовала боль в его словах, а когда они опять очутились лицом друг к другу, сказала в свою защиту:
— Любовь — это роскошь.
— Нет, любовь — стихия.
Стихия. Как воздух, как земля. От его спокойной уверенности по телу пробежала дрожь, но ответить Мадригал не успела. Завершив круг, он передал ее следующему партнеру, который был пьян и не вымолвил ни звука в течение всей совместной части танца.
Она пыталась отыскать взглядом серафима, который должен был встать в пару с Нуэллой, но так и не увидела маску тигра среди танцующих. Он растворился в толпе.
Фуриант подошел к финальному кругу, и под разухабистый перезвон бубнов Мадригал, словно это было спланировано заранее, практически оказалась в руках Белого Волка.
54
Как по писаному
— Мой господин. — Горло у Мадригал пересохло, и слова вырвались хриплым скрежетом, почти шепотом.
За спиной стояли Нуэлла и Чиро, а Тьяго по-звериному улыбался, из-под полных красных губ виднелись кончики клыков. Дерзкие глаза смотрели не в лицо, а рыскали ниже, он даже не пытался быть тактичным. Кожа Мадригал вспыхнула огнем, а сердце похолодело, и она, присев в реверансе, со страхом думала о том, что сейчас придется встать и встретиться с ним глазами.
— Сегодня ты великолепна, — сказал Тьяго.
Зря она боялась его взгляда: если бы у нее не было головы — он бы и не заметил. Он так рассматривал ее обтянутое синим шелком тело, что хотелось прикрыть руками грудь.
— Благодарю, — ответила она, подавив волнение. На любезность следовало ответить любезностью, и она добавила: — Вы тоже.
Только тогда он удивленно поднял глаза.
— Я великолепен?
Она склонила голову.
— Как волк среди зимы, мой господин.
Ее слова доставили ему удовольствие. Глаза прикрывали тяжелые веки, он казался спокойным, почти ленивым, и нисколько — Мадригал это видела — не сомневался в ней.
А сегодня?
Зазвучала новая мелодия, и Тьяго прислушался, чтобы определить, что за танец.
— Эмберлин, — объявил он. — Сударыня?
Он протянул ей руку, и Мадригал замерла.
Если она примет приглашение, будет ли это означать, что она дала свое согласие?
Однако отказ стал бы величайшим из оскорблений, позором, а позорить Белого Волка не позволено никому.
Приглашение к танцу казалось западней, и Мадригал стояла без движения слишком долго. В глазах Тьяго мелькнула злость. Легкая заторможенность сменилась… — чем, она не знала. За такое короткое время было трудно понять. Возможно, неверием, которое моментально переросло бы в неистовое бешенство, если бы не Нуэлла, крохотной ручкой подтолкнувшая Мадригал в спину.
Мадригал ничего не оставалось, как сделать шаг вперед. Тьяго властно схватил ее руку, просунул под свою и повел танцевать.
И, как все вокруг решили, в новую жизнь.
Он взял ее за талию — обычное дело для эмберлина, в котором мужчины поднимали партнерш, что символизировало жертвоприношение небесам. Руки Тьяго почти полностью обхватили ее, когти впились в голую спину.
Они вели какой-то разговор — Мадригал, должно быть, спрашивала, как чувствует себя Воитель, а Тьяго отвечал, но она едва понимала смысл его слов. Она была лишь покрытой сахаром оболочкой, а внутри творилось нечто невообразимое.
Что она наделала? Что?
Виноваты вовсе не обстоятельства и не толчок Нуэллы. Она позволила нарядить себя в это платье, пошла танцевать с ним, и у окружающих не осталось сомнений. Быть избранной, испытывать на себе завистливые взгляды — это определенно приносило некое удовольствие. Теперь ей было стыдно. Она ругала себя за то, что пришла сюда сегодня, готовая сыграть трепетную невесту и принять нелюбимого.
Но… она пока неприняла его, а теперь и не примет. Что-то изменилось.
Ничего не изменилось, возражала она себе. Любовь — стихия, и это правда. Как рисковал явившийся сюда ангел! Это ее потрясло, но ничего не изменило.
Куда же он ушел? Каждый раз, когда Тьяго поднимал ее, она обводила взглядом толпу, но не видела ни маски коня, ни маски тигра. Хоть бы он был в безопасности!
Тьяго, который до сего мгновения казался вполне удовлетворенным тем, чего касаются его руки, должно быть, почувствовал, что он не полностью владеет ее вниманием. Опуская Мадригал на землю, он намеренно сделал так, чтобы она соскользнула ему на грудь. От неожиданности крылья ее распахнулись и, словно два треугольных паруса, наполнились ветром.