Дочь игрока

Оуэн Рут

Рина взглянула на мужчину, который лежал в нескольких футах от нее – на боку, спиной к ней. Она медленно окинула взглядом его тело – от мощных мышц на плечах до тугих ягодиц и сильных ног. Дыхание ее участилось, когда она вспомнила, как он был внутри ее. Его брюки были спущены до колен, и он оставался в сапогах, но это нравилось ей еще больше. Он так безумно желал ее, что не стал терять время на то, чтобы раздеться. Ей нравилось, что страсть к ней заставила его пренебречь условностями. Ей нравилось то, что он заставил ее испытать чувства, о существовании которых она даже не подозревала. Ей нравилось то, во что они превратились

вместе, как дарили себя друг другу всеми способами, которых нельзя выразить словами.

Она его любит.

Рина приподнялась на локте и потянулась к Эдуарду, испытывая острое желание прикоснуться к нему. Но когда она дотронулась до его плеча, он рывком отстранился. По-прежнему не поворачиваясь к ней лицом, он встал, молча подтянул брюки и стал их застегивать.

Она нахмурилась, сбитая с толку его отчужденностью и молчанием.

– Эдуард? Что случилось?

– Случилось? Ничего. Ты здорово меня развлекла.

– Но это не было просто… – Она сглотнула, не в состоянии произнести грубое слово. И прибавила хриплым шепотом; – Мы занимались любовью.

Он бросил взгляд через плечо, презрительно улыбаясь:

– Мы потешили плоть, радость моя. Это было неплохо. Но и только.

Как он мог так говорить после всего, что они делали? Как мог не замечать ее чувств?

– Это не все, и ты это знаешь. Почему ты пытаешься отрицать то, что мы испытываем друг к другу?

– Господи, да ты и впрямь простушка. – Он поднял свою сорочку и натянул через голову. – С тобой приятно поваляться. Но то, что мужчина делает в угаре страсти, не равно любви. Опытной потаскушке следует это знать. Еще несколько любовников заведешь и поймешь.

Рина прижала ладонь к животу. Ее предали, и она чувствовала себя смущенной и потерянной. Она бесстыдно отдалась ему. Открыла ему самые интимные уголки своего тела и души. Позволила себе упасть в колодец любви настолько глубокий, что у него не оказалось дна. А он ее не любил. Она падала туда одна, в страшную, бесконечную, одинокую пустоту.

Рина все же нашла в себе силы подняться. Подобрав накидку, вышла из конюшни, не оглядываясь. Она завернулась в ткань, стараясь получше закрепить ее у горла, натянула на голову капюшон, чтобы защититься от ночного ветра. Она спрашивала себя, как найти силы прожить остаток этого часа, остаток ночи, остаток жизни – без него.

Она ушла. Эдуард понял это по наступившей тишине. На стене больше не было ее тени. И его вдруг поразила образовавшаяся пустота в том месте, где раньше находилось его сердце. Она ушла, потому что он ее прогнал. И то, что у него не было выбора, не облегчало положения.

«Эдуард, я тебя люблю». Ее охрипший голос продолжал звучать в его мозгу. Жизнь не подготовила его к тому, что он нашел в ее объятиях. Ничто ранее пережитое даже близко не могло с этим сравниться. Ни одна женщина не отдавалась ему с такой готовностью, с таким пылким удовольствием, с такой несдерживаемой страстью. Она принимала все, что он давал ей, принимала его более полно, чем любая другая женщина. А когда он был в ней, когда ее юное, тугое тело затягивало его все глубже и глубже, он почувствовал, как его одиночество сгорает, и ощутил целостность, которой никогда не знал, и чистую, нежную любовь, которая принадлежала ему одному… пока не опомнился, не вспомнил, что ее «чистая, нежная любовь» уже была отдана другому.

– Будь она проклята! – Эдуард

стукнул кулаком по стойлу с такой силой, что на костяшках пальцев выступила кровь. Ему было все равно. Его боль не могла сравниться с тем, что с ним сделала эта женщина. Она лишила его гордости и достоинства, наполнив неудержимым желанием. Он знал, что она ему неверна, но все равно взял ее. Дважды. А если бы она осталась – с ее роскошными спутанными волосами и сияющим телом, блестящим при свете свечи, он бы взял ее в третий раз. Эдуард застонал – его предательское тело снова желало ее. Она предала его так же, как Изабелла. Он слышал доказательство тому собственными ушами – слова любви и имя другого мужчины. Он знал, что она обманщица, что она изменила ему с другим, что в ней нет ничего искреннего. Он все это знал. Но если бы она осталась, он все равно взял бы ее снова.

Ему надо выбираться из конюшни, где до сих пор ощутим запах их любовных игр. Он кое-как заправил сорочку в брюки и пошел за фраком. Когда он нагнулся, то уголком глаза заметил белое пятно на земле возле старого седла. Повернув голову, увидел ночную сорочку, которую сорвал с нее во время их любовной схватки.

Гордость и здравый смысл подсказывали ему взять фрак, погасить свечу и уйти. Но он помимо своей воли протянул руку и поднял сорочку. Он держал ткань обеими руками так нежно, словно это была святая реликвия. Граф сглотнул комок в горле, уверяя себя, что сухость вызвана лишь пылью от соломы. Потом поднес разорванную сорочку к лицу и вдохнул спелый, опьяняющий аромат ее тела. «Я люблю ее. Боже, помоги мне, я все еще ее люблю».

Эдуард почувствовал на ладони что-то липкое. Опустил сорочку, подумав, что он разбил пальцы сильнее, чем ему показалось. Но липкое пятно было на его левой руке, а по двери стойла он ударил правой. Он нахмурился, повертел ткань, чтобы получше рассмотреть, удивляясь, как ему удалось испачкать ее не той рукой…

И тут глаза его широко раскрылись. Он схватил свечку и поднял над седлом. При свете Эдуард увидел то, что не разглядел в темноте: темное пятно, едва заметное на коже. Он провел по нему рукой, поднес руку к лицу и, не веря своим глазам, уставился на испачканные кончики пальцев. Кровь.

Глава 24

– Пруденс, ты сегодня ужасно выглядишь.

Сабрина положила вилку, которой растерянно тыкала в яичницу.

– Я… плохо спала сегодня.

Графиня поднесла к глазам монокль и внимательно посмотрела на Рину:

– Гм, ты выглядишь так, будто не спала неделю. Ты не заболела?

Хуже чем заболела. Рина пала духом. Вернувшись в свою комнату, она провалилась в подобие сна, но проспала всего несколько часов, а проснулась еще более уставшей, чем легла. Силы ее души истощились, она чувствовала себя несчастной. А тело ужасно болело.

Но как ни была она несчастна, Рина не смела показать это леди Пенелопе. Всего несколько дней осталось ей изображать Пруденс. Важно вести себя все это время так, словно ничего не случилось. Она расправила плечи и спрятала страдание за привычной беззаботностью.

– Держу пари, что во всем виновата погода. Говорят, надвигается шторм.

Графиня медленно опустила монокль.

– Это Рейвенсхолд. Здесь всегда надвигается шторм. Тем не менее, полагаю, можно объяснить твой измученный вид ненастьем. Эдуард тоже страдает от бессонницы. Так мне показалось, когда я недавно его видела.