Дочь колдуньи
Шрифт:
— Но теперь-то я дома?
Когда мы шли назад в дом, она насвистывала какую-то песенку. Я вспомнила, как однажды мать сказала, что если женщина любит свистеть, а курица кудахтать, то их это до добра не доведет, но я была одинока и готова подружиться с кем угодно.
В тот вечер мы завороженно смотрели, как она расправляется с едой. Она ела руками, не уронив ни крошки, и охраняла свою тарелку так, будто ее могут отобрать в любую минуту. Когда убирали со стола, она уронила тарелку, и та разбилась. Мать бросила на нее взгляд, которого мы все привыкли бояться, но Мерси собрала осколки как ни в чем не бывало. После
— Каково это — попасть в плен? — спросила я. — Ужасно?
Должно быть, она укололась иголкой, спрятанной под юбкой у куклы, потому что взвизгнула и швырнула куклу назад.
— Когда бьют по башке, так что искры из глаз, тоже не сладко.
Она отвернулась и тотчас уснула. Я отодвинулась, чтобы не чувствовать неприятного запаха, исходившего от ее тела, и внимательно осмотрела куклу, желая проверить, не разошлись ли швы. Я гладила красную ткань и гадала: может, сейчас и Маргарет тоже думает обо мне?
Хотя Мерси по сравнению с кузиной была все равно что скворец по сравнению с голубкой, у нее имелись свои достоинства. Временами она была неповоротлива и ступала тяжело, но вдруг совершенно бесшумно подкрадывалась сзади. Я оборачивалась, а она стояла на расстоянии вытянутой руки и смотрела на меня так, что сразу хотелось прикрыть чем-нибудь живот. Работала она хорошо, поскольку была сильной и никогда не жаловалась, но всем своим видом давала понять, что соглашается выполнять поручения, лишь покуда они ее устраивают. Прожив у нас в доме всего ничего, она как-то раз состроила гримасу за спиной матери. Та дала ей поручение в своей обычной манере, не терпящей никаких возражений, но, как только мать отвернулась, Мерси собрала губы в трубочку и передразнила ее. Я зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться, и поняла, что наконец-то нашла союзника. Вскоре у Мерси вошло в привычку демонстрировать послушание в присутствии матери и тут же ее высмеивать, стоило той выйти из комнаты.
Однажды вечером, после ужина, я рассказала дядину историю о сражении с наррагансеттами. Я надеялась, что это поможет оживить память Мерси и она расскажет мне что-нибудь о своей жизни в плену. Закончив, я, к своему изумлению, услышала раскатистый голос отца, сидевшего в дальнем углу комнаты. Он плел веревку и, пока говорил, продолжал тесно скручивать нити между собой.
— В деревне, на которую напали люди генерала Уинслоу, были женщины и старики. Воины ушли в лес на охоту. Они ни разу не нападали на англичан. Но их детей зарезали, как оленят в загоне. Тела бросили на растерзание воронам и волкам. Тогда наррагансетты присоединились к войску короля Филиппа, и было много кровавых жертв с обеих сторон.
— Но я видела шрам, который остался от схватки с индейцем… — возразила я, думая, что отец завидует
Отец наматывал готовую веревку на локоть и ладонь, делая аккуратные витки.
— Шрам, которым он так щеголяет, твой дядя получил от индианки, успевшей пропороть его мастерком, прежде чем ей отрубили голову.
Я услышала, как Мерси сдавленно хихикнула и повернулась, чтобы пошевелить поленья в очаге. Я была уязвлена из-за того, что она смеется надо мной, но, когда мы встретились взглядом, она пожала плечами.
Дни шли, и мы засеяли акры пшеницы, кукурузы и кормовых трав в восточной части участка в направлении Ковшового луга. Даже Ханне выдали мешочек с семенами, и она помогала закапывать зерна в землю, хотя ее маленькие ножки спотыкались о комья земли и путались в подоле новой длинной сорочки. Работа шла медленно — в земле было полно валунов, но погода стояла хорошая, с редкими ливнями. У Мерси оказалась крепкая спина, как у большинства молодых, и она с легкостью вытаскивала из земли валуны размером с голову теленка.
Я думала, ей придется не по нраву такая тяжелая работа и она предпочтет готовить пищу на очаге. Но ей нравилось работать там, где есть мужчины. Иногда приезжал помочь с севом Роберт Рассел. Он жил на юго-востоке от нас, между Ковшовым лугом и долиной Гиббета. Он был рослый и крепкий. Много лет назад Роберт приехал в колонии из старой Англии вместе с отцом. Этот человек был единственным, кого отец брал с собой на охоту, и, когда они уходили вдвоем в леса, мы знали, что ждать их надо через несколько дней, не раньше. В первый день, когда Роберт появился на поле, Мерси с силой толкнула меня локтем в бок и спросила громким шепотом:
— У него есть жена?
Я ответила, потирая ушибленное место:
— Жены нет, но он живет с племянницей, которую зовут Элизабет.
— А сколько ей лет?
— Кажется, четырнадцать или пятнадцать.
Она сделала понимающее лицо, но стала протаптывать тропинку к Роберту, принося ему воды при каждом удобном случае. Роберт не был единственным мужчиной, кому Мерси оказывала знаки внимания. Она ходила по пятам за Ричардом, предлагала сделать за него работу в амбаре и накладывала лучшие куски ему на тарелку, пока у матери не лопнуло терпение и она, выхватив тарелку Ричарда, не передала ее отцу.
На второй неделе мая мы с Мерси вместе стирали. Мы уже добавили щелочь в кипящую воду и длинными палками запихивали рубашки в котел, из которого распространялся запах медвежьего жира, хотя мы больше часа отчищали его песком. К моему разочарованию, она по-прежнему неохотно отвечала на вопросы о том, как ей жилось с индейцами-вабанаки, а дядины истории не производили на нее никакого впечатления. Отец и братья занимались севом на поле, разбрасывая семена из холщовых фартуков. Мерси часто поднимала голову и смотрела на них.
— Мерси, люди говорят, что индейцы — дьяволы. И что у самого Люцифера коричневая кожа.
Она посмотрела на меня, щурясь от яркого света.
— Индеец такой же мужчина, как все остальные, — фыркнув, проговорила она, потом подняла палку, уперев ее прямо в пах, и грубо сказала: — А мужчины все одинаковые.
Я засмеялась, делая вид, что оценила шутку, но, по правде сказать, мне было неловко.
— Твой брат Ричард уже взрослый. Думаю, ему скоро понадобится жена.