Дочь колдуньи

Кент Кэтлин

В ту зиму выпало много снега. Часто метель в считаные часы заносила снегом и дом, и амбар. Каждое утро до рассвета мы расчищали проход к амбару лопатами или мисками, а иногда и голыми руками. После того как дорожка была расчищена, мы с Маргарет, взявшись за руки, шли за водой к ручью, протекавшему у самого дома. По берегам ручья сугробы были высокими, по пояс, и, если мы падали в снег, одежда промокала до нитки. Пока мы пробивали прорубь во льду, чтобы достать воды, мои руки покрывались волдырями. Но как бы мы ни старались и какой бы широкой ни получалась полынья, на следующий день ручей снова сковывал лед. Маргарет всегда надевала варежки, чтобы защитить свои руки от снега, и я с содроганием вкладывала свою мозолистую руку в ее безупречно гладкую ладонь. Я смотрела на свои руки, и мне

становилось стыдно, что они такие грубые, что кожа вокруг суставов покраснела и потрескалась. А она, поцеловав каждый ноготок, прятала мои руки в свои варежки и принималась весело напевать странную песенку: «Я — это ты, а ты — это я, и вновь я — это ты, подруга моя».

Когда пьешь воду из ручья — это все равно что пробовать откусить кусок от металлического предмета, долго пролежавшего в снегу. Если пить слишком быстро, заломит затылок. Принеся воду в дом, мы вместе с Генри водили к ручью скотину по очереди. Боюсь, животные не успевали утолить жажду, поскольку мы поскорее загоняли их в амбар, чтобы не отморозить руки и ноги.

В семье Маргарет скота было больше, чем у нас. Амбар был небольшой, но построен крепко. В строительстве помогал старший сын Аллен. Аллен еще не обзавелся собственной фермой, но жил и работал в северной части Андовера, в доме своего друга Тимоти Свона. Он часто приходил на поле отца помочь во время сева и сбора урожая, а потом получал свою долю. Именно к Аллену в свое время отойдет дядина ферма. В амбаре жили: дойная корова, два вола, огромная свинья с раздутым животом, которая должна была в скором времени принести приплод, три курицы и петух.

Кроме того, у дяди был большой чалый мерин, которого использовали только для езды верхом. Дядя говорил, что животное слишком хорошей породы, чтобы запрягать его в повозку. В обязанности Генри входило чистить и смазывать маслом отцовское седло. Однажды он показал мне место прямо под передней лукой седла, где виднелись насечки, сделанные острым ножом. Их было не менее полудюжины. Шепотом Генри поведал мне, что насечки означают число индейцев, которых отец убил собственными руками во время войны короля Филиппа. Он погладил небольшие выемки на коже седла и хвастливо сообщил:

— Когда-нибудь это седло станет моим, и мне еще не будет двадцати, когда на передней луке появится еще дюжина насечек.

Я сощурила глаза и стала гадать, как он убьет такое количество людей, не отличаясь ни особенной силой, ни чрезмерной храбростью. Возможно, как в случае со мной и Ханной, он станет нападать на них из засады.

Всякий раз, заходя в амбар, дядя приносил какое-нибудь угощение — сушеных яблок или горсть кукурузных зерен — для своего дорогого мерина Буцефала. Так звали любимого боевого коня греческого царя Александра. Конь этот был как из Апокалипсиса, ибо куда поворачивал конь, туда направлялись и войска Александра, неся с собой огонь войны. Имя же означало «голова вола», что было довольно смешно, так как голова у нашего мерина была маленькая и аккуратная. Дядя грозил мне пальцем и говорил:

— Одно дело — значение слова, а другое — его дух. Я назвал его Буцефалом, потому что вижу в нем храбреца. Видишь ли, Сара, я смотрю на мир и называю вещи так, как мне хотелось бы их видеть, а не так, как их представляют себе некоторые зануды.

— Значит, мне следует теперь называть тебя Александром, дядя? — лукаво спрашивала я.

Он смеялся, но было видно, что идея пришлась ему по душе. Я тогда еще не знала, что Александра отравили его собственные воины.

Обычно по вечерам мы с Маргарет часами сидели рядышком и занимались починкой зимней одежды. Ханна играла с шерстью или обрывками ниток, слишком короткими, чтобы пустить их в дело. У Маргарет были проворные руки, и иногда я делала вид, будто пропустила петлю или не могу найти стежок на ткани, чтобы она положила свои руки на мои, неуклюжие, и направила их куда нужно. Она никогда не указывала мне на ошибки, но всегда хвалила за прилежание. Мы сидели так, склонив голову, и, незаметно шевеля губами, делились своими секретами. Нам казалось, что никто ничего не замечает. Но однажды тетушка меня удивила.

— Сколько раз, когда мы были маленькими, — сказала

она, — мы с твоей мамой сидели вот так же, как и вы с Маргарет, и делились шепотом своими секретами и надеждами. — Она нетерпеливо дернула за нитку, запутавшуюся в складках рубашки Генри и улыбнулась. — Моя сестра обладала поразительным терпением и могла распутать узел размером с изюминку.

Я не сразу поняла, кого она имеет в виду, поскольку знала, что у нее только одна сестра — моя мать. Трудно было представить себе, что послушная швея, о которой рассказывала тетя, и женщина, способная видеть боковым зрением мои проказы за двести шагов, один и тот же человек.

Без всякой задней мысли я спросила:

— Тетя, почему вы никогда к нам не приезжаете?

Улыбка застыла на ее лице, а Маргарет предупреждающе наступила мне на ногу. Тетя позвала Генри, чтобы тот подошел и надел починенную рубашку. Парень сидел у очага, укутавшись в одеяло, и дрожал от холода. Помогая ему надеть рубашку, тетя тихо сказала:

— Могу только сказать, что разногласия возникли не между мной и твоей матерью. Я ее люблю и хотела бы видеться с ней чаще.

Когда наступили сумерки, я пошла вслед за Генри в амбар и спросила его, что произошло между нашими семьями. Он сложил руки на груди и презрительно хмыкнул:

— Твой отец считает, что мой отец обманом лишил его какой-то земли. Но это ложь, и я готов вышибить мозги любому, кто скажет, что это так.

Несмотря на то что мой отец был замкнут, суров и холоден, я не допускала и мысли, что он может говорить неправду. В словах Генри прозвучал вызов моему отцу, которому суждено было остаться без ответа долгие месяцы. Я покачала головой и спросила:

— А при чем тут твоя мама и моя?

— Муж и жена — одна сатана, — раздраженно ответил Генри. Он сказал это с большой важностью, но было видно, что он повторяет чужие слова. — Моя мама во всем слушается отца, а твоя нет. Потому что она заносчивая и распущенная.

Он не ожидал, что я толкну его изо всех сил и он полетит прямо в стойло. Генри не был крепким, но был выше меня на голову и гибким. Одно дело, когда я не очень хорошо думала о своих домашних, и совсем другое, когда о них плохо говорил кузен. Я ушла, а он остался с открытым от удивления ртом. Мне вслед понеслись ругательства. Потом, когда он пришел на ужин, я незаметно подбросила ему в тушеное мясо куриного помета.

Мы с Маргарет любили рассказывать друг другу скандальные истории. Всякий раз, когда тетя заставала нас за этим занятием, она мягко напоминала, что сплетничать — это грех. Поэтому мы соблюдали осторожность. Поскольку Маргарет была старше меня на два года и более опытной, ее секреты были интереснее моих. Оказывается, она знала много предосудительного о своих соседях, но самым интересным для меня было ее знакомство с невидимым миром. Она умела отличить ведьму по отметинам на теле. Родинки или бородавки — это не что иное, как «ведьмины сосцы», посредством которых ведьмы кормят демонов. Ведьма не может произнести «Отче наш» без запинки. Если ведьму бросить в воду, она не утонет, а будет держаться на поверхности, так как вода не потерпит столь ужасного загрязнения своей чистой природы. И поскольку сама я пошла бы ко дну как топор, если бы меня бросили в воду, то я не сомневалась в правоте кузины. Когда я ее спросила, как она обо всем этом узнала, она сказала, что отец, как человек ученый, просветил ее на этот счет, ибо если есть на свете женщины, то, значит, есть и ведьмы.

— Кроме того, — сказала она, и ее глаза потемнели, — я чувствую, как они летают над крышей дома в полнолуние, когда растет цветок ястребинка.

Я удивилась, неужели в Биллерике до сих пор есть ведьмы. Она наклонилась ко мне и сказала:

— Даже не сомневайся.

Я в свою очередь рассказывала ей то немногое, что слышала на рынке или на улице, и если я чуть-чуть преувеличивала, то только чтобы добавить остроты своим рассказам. Так гвоздику добавляют к мясу. Мне не хотелось, чтобы кузина считала меня несведущим ребенком. Впервые в жизни я делилась секретами с другой девочкой, и впервые кто-то доверял свои секреты мне. Пройдет много лет, прежде чем я узнаю, что женщины проявляют свою истинную сущность совсем по-другому.