Дочь короля Эльфландии
Шрифт:
И вот нахлынули на нее воспоминания о неподвластном времени детстве подле озер Эльфландии, у границы густого леса, близ невероятных, словно бред, полян, или во дворце, поведать о котором можно только в песне. Принцесса видела это все столь же ясно, как мы различаем в воде крохотные ракушки, когда сквозь прозрачный лед смотрим на дно сонного озера; чуть размытыми кажутся их очертания в ином мире, за ледяной преградой; вот так же и воспоминания Лиразель смутно поблескивали из-за сумеречного предела Эльфландии. Негромкие, странные клики эльфийских созданий коснулись ее слуха; ароматы заструились от тех чудесных цветов, что мерцали на знакомых ей полянах; еле слышные звуки колдовских песен донеслись через границу и настигли Лиразель
Она немедленно поднялась на ноги, и вот Земля, способная удерживать только материальные предметы, разомкнула свои объятия; Лиразель, создание снов и фантазий, иллюзий и легенд, заскользила из комнаты; и Зирундерель оказалась бессильна удержать ее заклинаниями; да и сама принцесса, уносясь прочь, бессильна была даже обернуться и поглядеть на сына.
В этот миг с северо-запада налетел ветер; он пронесся сквозь лес, обнажил золотые ветви, заплясал над холмами, и увлек за собою хоровод алых и золотых листьев, что до сих пор страшились этого дня, но теперь, едва, наконец, наступил он, закружились в веселом танце. Прочь, в буйном мятежном вихре и великолепии красок, ввысь, к лучам солнца, что уже закатилось над ведомыми нам полями, устремились вместе листья и ветер. С ними исчезла и Лиразель.
Глава 10.
ЭЛЬФЛАНДИЯ ОТХЛЫНУЛА.
На следующее утро Алверик поднялся в башню к ведьме Зирундерель, измученный, исступленный: всю ночь разыскивал он Лиразель в самых невероятных местах. Всю ночь он пытался понять, что за причуда выманила принцессу из дома и куда могла увести ее; Алверик искал у ручья, близ которого Лиразель некогда поклонялась камням, и у заводи, где она однажды молилась звездам; Алверик выкликал ее имя у подножия каждой башни, Алверик выкликал ее имя наугад, в темноту, но отвечало ему только эхо; и вот, наконец, он пришел к ведьме Зирундерель.
– Куда?
– спросил Алверик, и более ничего не сказал, чтобы мальчику не передались его страхи. Однако Орион уже знал. С бесконечно скорбным видом Зирундерель покачала головой.
– Путями листьев, - отозвалась она.
– Путями всей красоты.
Но Алверик не дослушал ее до конца: после первых двух слов он вышел из комнаты столь же поспешно, как и вошел, торопливо спустился по лестнице, и, не задержавшись ни на минуту, выбежал из башни прямо в ветреное утро, поглядеть, какими путями унеслись эти великолепные осенние листья.
Несколько листьев, что упорно цеплялись за холодные ветви, когда веселый хоровод их собратьев устремился в полет, теперь тоже парили в воздухе: последние, одинокие листья; и увидел Алверик, что летят они на юго-восток, в сторону Эльфландии.
Тогда Алверик торопливо вложил волшебный меч в широкие кожаные ножны, и, взяв с собою скудный запас еды, поспешил через поля вслед за последними листьями; и вело Алверика осеннее их великолепие: часто случается так, что славное, обреченное на гибель дело в последние свои дни увлекает за собою самых разных людей.
И вот Алверик оказался в нагорьях, среди полей: роса посеребрила травы; воздух, расцвеченный ликующими красками последних листьев, искрился солнечным светом, однако в мычании коров словно бы слышались меланхолические ноты.
Стояло покойное ясное утро, пронизанное северо-западным ветром, но Алверику не суждено было обрести покой; ни на миг не помедлил он, охваченный исступлением: так ведет себя тот, кто внезапно утратил нечто бесконечно дорогое; вот столь же стремительно двигался юноша, и столь же одержимый был у него вид. Весь день Алверик не отрывал взгляда от бесконечной, ровной линии горизонта на юго-востоке, в той стороне, куда направлялись листья; вечером же он стал искать взором эльфийские горы, грозные и неизменные: горы, которых не касались лучи ведомого
Но вот юноша завидел хижину старого кожевника, что некогда сработал ножны для волшебного меча. При этом зрелище в памяти Алверика воскресли все годы, минувшие с тех пор, как он увидел хижину в первый раз, хотя Алверик так и не узнал, сколько именно прошло лет, да и не мог узнать, ибо никому еще не удавалось изобрести точного способа подсчета, с помощью которого возможно было бы оценить действие времени в Эльфландии. Тогда Алверик снова поискал взглядом бледно-голубые эльфийские горы, отлично помня, что долгая величественная гряда вырисовывается на фоне неба в точности за одним из щипцов кожевниковой крыши; но не увидел даже расплывчатых очертаний. Тогда Алверик вошел в дом - и обнаружил там все того же старика.
Кожевник на удивление одряхлел; заметно постарел даже его рабочий стол. Хозяин приветствовал Алверика: этого гостя он не позабыл; и Алверик спросил о жене старика. "Давным-давно умерла", - отвечал тот. И вновь ощутил Алверик обескураживающе-стремительный бег промелькнувших лет, и вновь охватил Алверика страх перед Эльфландией, куда лежал его путь, однако он и не подумал повернуть назад, и ни на мгновение не обуздал своей нетерпеливой поспешности. В подобающих случаю тривиальных фразах Алверик посочувствовал давней утрате старика. А потом спросил:
– Где эльфийские горы, где бледно-голубые вершины?
На лице старика медленно появилось такое выражение, словно он отродясь не видывал этих гор, словно Алверик, как человек ученый, рассуждает о вещах, кожевнику вовсе неведомых. Нет, он не знает, отвествовал хозяин хижины. И понял Алверик, что и сегодня, точно так же, как много лет назад, старик упорно отказывается говорить об Эльфландии. Ну что же, граница пролегла всего лишь в нескольких ярдах отсюда; Алверик пересечет ее и спросит дорогу у эльфийских созданий, раз уж горы не указывают ему пути. Старик предложил гостю поесть, у юноши крошки во рту не было целый день; но он только нетерпеливо спросил кожевника еще раз об Эльфландии, и старик смиренно ответил, что о подобных вещах ничегошеньки-то не знает. Тогда Алверик поспешил прочь, и добрался до знакомого ему поля, что, как он помнил, разделено было туманной чертою сумерек. И действительно, едва вышел Алверик в поле, он увидел, что все грибы-поганки повернули шляпки в одну сторону: в ту сторону, куда он держал путь; ибо как терновник всегда поникает в сторону, противоположную морю, так грибы-поганки, и всякое растение, отмеченное тайной, как, скажем, наперстянки, норичник и некоторые виды ятрышника, ежели растут близ Эльфландии, все как один клонятся к волшебной стране. По этому признаку нетрудно определить, еще не заслышав шума волн, еще не ощутив влияния магии, что приближаетесь вы либо к морю, либо к границе Эльфландии. А высоко в небе Алверик заметил золотых птиц, и понял, что в Эльфландии разыгралась буря, забросившая их за сумеречный предел с юго-востока, хотя над ведомыми нам полями дул северо-западный ветер. Алверик двинулся дальше, но границы не обнаружил; он пересек это поле, как любое из ведомых нам полей, но к Эльфландии так и не приблизился.
Тогда, снова охваченный нетерпением, Алверик торопливо зашагал вперед; северо-западный ветер дул ему в спину. Земля становилась все более голой, каменистой и унылой; ни цветов, ни тени, ни красок, - ничего из того, что отмечает края, хранимые в памяти: по подобным штрихам мы восстанавливаем картины этих краев, оказавшись вдали от них. Все вокруг потускнело: чары были сняты. Алверик увидел, как высоко над головою золотая птица ринулась на юго-восток; он поспешил за нею, надеясь вскоре различить вдалеке горы Эльфландии: юноша полагал, что они просто укрыты от взгляда неким волшебным туманом.