Дочь мэра
Шрифт:
Мать грозится приехать сегодня, вот, видите ли, у нее не получилось сразу билет поменять. В кои-то веки отправил ее отдыхать, так вот тебе и на, приключилось.
Я изначально был против того, чтобы ей сообщали, но протокол, мать его за ногу!
— Мам, не надо, отдыхай. Ты когда расслаблялась в последний раз? — сжимаю переносицу и выдыхаю, ведь с моей упертой мамой говорить порой невозможно. Она у меня трудоголик, которая всю жизнь тянула меня сама, порой и от дядьки моего помощи не принимая.
Конечно, у него своя семья,
— Бодечка, я же волнуюсь, — тихий голос режет меня без ножа. Я мать в отпуск отправил после ее очередного гипертонического криза. Мне нервы ее не упали вообще нигде. А еще есть то, что меня прямо третирует…
— Ма, а ты не волнуйся. Я вопрос тебе задам один. А Жанка откуда узнала обо мне, м?
Тишина повисает в трубке, это мне явно вместо ответа, можно даже не ждать больше.
— Милый, ну ты только не злись…
Эх, понятно.
Я сейчас очень стараюсь не взорваться, но мои предохранители горят и пускают дым. Это, блять, бесит меня сейчас так сильно, что я сжимаю тел до ощутимого скрежета последнего.
Трубки у меня долго не живут, я их вечно херю, роняю или разбиваю. Ммм, например о стенку. Сейчас же пытаюсь переключиться и упираюсь затылком в спинку больничной кровати, стараясь изо всех сил дышать глубоко и полной грудью.
— Ясно, можешь не продолжать.
— Бодечка, она мне позвонила… о тебе спрашивать, а я вся в соплях и слезах, понимаешь? Оно само вырвалось…Я вообще не хотела, ты только не злись, пожалуйста.
— Ясно, ну ладно. Пошел я, — в уме проговариваю «нахер», но словами по слогам шепчу, — на процедуры. Пока.
Вешаю трубку, потому что я в шаге от того, чтобы взорваться.
Напряжение по рукам скользит волнами, заставляя их дрожать. Обычно в таких мозговытрахательных ситуациях я просто падаю на пол и отжимаюсь до тех пор, пока мои руки и спина не начинают вибрировать. Наверное, именно этому по большей части и научил меня дядька, показывая, что сублимировать можно не только давая в табло пацанам со двора.
И необязательно курить, можно уйти в спорт.
Я бы с радостью сейчас в него нырнул, если бы не весь этот пиздец.
С грустью понимаю, что до приходя Яночки мне еще куковать и куковать, но пока что только ей удается заставить меня успокоиться в общем понимании этого слова и напрячься, в частности, и точечно. Локально, так скажем. Но там я очень не против напрячься, даже за!
Мне доставляю цветы для Облачка, затем шоколад, и я все прячу под кровать на маленькую табуретку для ног. Это, наверное, для тех, кто на кровать залезть не может. Типа для воробушков, а я лось здоровый, мне вообще-то еще нагнуться надо, чтобы на нее шлепнуться.
Лежу и жду, провожая взглядом стрелки часов, а они словно нарочно на месте стоят. Я уже и все, что только мог, сделал, мне теперь только Яночку увидеть и можно хоть в космос лететь. Сразу здоров
Уже и медсестры приходят, чтобы поставить капельницу и пострелять глазами, а может чтобы пострелять глазами и заодно вспомнить, что мне, ептить, капельницу надо же поставить. Игнорирую всех, а то кажется, что изменяю Облачку.
Как можно? Нельзя! Таблеток оставили мне на роту солдат, вот у меня мыслишки и рождаются «а младшенький после этой химозы встанет вообще-то?».
Спустя два часа адского ожидания в палату заходит мое пушистое Облачко, а я нагло прикидываюсь спящим. Пульс шарахает раскатами грома в ушах, и я теряюсь на месте только так, а собраться же надо. От ее красоты у меня башка начинает вращаться сильнее.
Еще ж так хочется урвать немного больше дозволенного. Жру и жру ее эмоции, сменяющиеся на лице со скоростью света. Мягкий румянец окрашивает щечки, и у меня внутри начинает плескаться молодая сангрия, от которой я пьянею на летней жаре.
Моя спасительница. Облачко. Чуть больше приоткрываю один глаз, при этом адски боюсь, что она меня спалит, еще убежит…Она может, если судить по вчерашнему вечеру.
Ну же, девочка, подойди ближе. И снова везет…Яночка меленным шагом подходит, аккуратно проверяет мою капельницу, слегка съезжает своими мягкими пальцами по моей огненной коже.
Так хочется перехватить, но я глушу желание в момент. Зато намертво приклеиваюсь к ее пухлым губкам и слегка вздернутому носику. Слежу из-под опущенных ресниц. Вставляет не по-детски, хочется еще раз поймать пулю и снова попасть в эту больницу в это же отделение и снова к ней. Яна слегка хмурится, когда проверяет таблетки на прикроватной тумбочке. Да, я не пил.
Заставь меня…Отругай. Отшлепай…
Исаев, ты тормози, а то вообще больше не придет после недавнего случая! И я послушно затыкаю свой голос в мозгах, ожидая, что мой грозный «доктор» проверит температуру.
Она всегда проверяет лоб, и именно в этот момент у меня срывает все клеммы, предохранители горят, а член поднимается колом.
И вот маленькая ручка движется к моему лицу и плавно ложится на горячую кожу. Горю. Горю. Горю. По венам пускается адреналин, он лупит нехило, и я уже не соображаю вообще ничего.
Хватай и беги!
Вскидываю руки навстречу, но Яна, повизгивая, отскакивает от меня. Поздно. Я ухватил ладошку и мягко прижимаю ее, раскрытую, к своей груди чуть левее пулевого. Дышать мне все еще сложно, но рядом с ней чудом открывается второе дыхание.
— Исаев! — грозно звучит в ответ на мое откровенное «хамство». За дверью слышатся голоса, и Яна в шоке оборачивается, все еще пытаясь вырвать ладонь из моих рук. Хренушки!
— Яночка, привет, — лыблюсь, смотря на нее одним глазом, второй-то подбит. Сбитый летчик, епт! — У меня болит так сильно, вот тут, — веду рукой прямо к сердцу, что сейчас отбивает как автоматная очередь. — Вылечишь?