Дочь Нефертити

Семенова Татьяна П.

Девушка растерянно взглянула на меч и перевела взгляд на свои руки. Ее изящные пальчики украшали два величественно сверкавших перстня: один с изумрудом, другой с рубином.

– А ты говоришь, «приснилось»! – улыбнулся Ваня.

– Мы там были, Анюта, – убежденно кивнул Саша, – были.

– А помнишь, – засмеялся Ваня, – как ты жадничала и не хотела жертвовать свой браслет на благое дело? Представляешь, насколько эти колечки, – он показал на перстни, – дороже, чем твоя оставленная в средневековье бижутерия.

– Какой ты меркантильный! – картинно возмутилась Аня. – Дело не

в деньгах. Ценность этих вещей в том, что они – частичка другого мира. А для нас – еще и память…

– Да, память, это точно… – Ваня сжал крепче рукоять меча и затравленно огляделся, словно готовился отбить внезапную атаку ночных разбойников. Однако вокруг было по-прежнему пусто и тихо.

– Господин Ветров, – повернулся он к другу Сашке, – пожалуйста, достаньте из сумки ещё один презент от Аниного средневекового обожателя.

– На, Ань, возьми, – Саша протянул девушке великолепную деревянную шкатулку, украшенную искусной резьбой и самоцветными камнями.

– А ну-ка посмотрим, что там внутри? – начал дурачиться Ваня. – Целых восемь веков ты так и не давала нам прикоснуться к этой тайне.

Девушка бережно взяла шкатулку из рук Саши и медленно открыла её, не реагируя на шутки. Ребята нерешительно придвинулись и вытянули шеи, пытаясь заглянуть внутрь загадочной коробочки, но откинутая крышка мешала им сделать это. Аня все так же медленно, не говоря ни слова, повернула шкатулку к друзьям…

Там лежала роскошная красная роза, немного увядшая, но по-прежнему удивительная в своем совершенстве. Благородная и печальная красота засыхающего цветка напоминала о бренности земного бытия, о том, что счастье мимолетно, а жизнь быстротечна, но все равно прекрасна. Ане вдруг показалось, что она прикоснулась к какому-то таинству. Этот волшебный цветок, прорвавшийся сквозь века вместе с нею, был яркой, живой – да, все еще живой! – иллюстрацией к древней истине: «Любовь сильнее смерти».

Оболенский, увидев розу, скривился в иронической усмешке и, конечно же, не удержался. Хорошо еще, что изо всех способов комментария он выбрал именно этот: цитаты из Пушкина имелись у Вани на все случаи жизни.

Цветок засохший, безуханный,Забытый в книге, вижу я;И вот уже мечтою страннойДуша наполнилась моя: Где цвёл? Когда? Какой весною?И долго ль цвёл? И сорван кем:Чужой, знакомой ли рукою?И положён сюда зачем? На память нежного ль свиданья,Или разлуки роковой,Иль одинокого гуляньяВ тиши полей, в тени лесной? И жив ли тот, и та – жива ли?И нынче где их уголок?Или уже они увяли,Как сей неведомый цветок?

Саша посмотрел на друга с осуждением:

– Последнюю

строфу можно было и не читать.

– А что такого? Это же Пушкин.

– Я понимаю. Но зачем о грустном?.. И потом, Аня-то сама определенно ещё жива и совсем не собирается увядать, «как сей неведомый цветок». Дурак ты, Ванька.

– Ну, извини, – с неумеренной аффектацией сказал Ваня, обращаясь непонятно к кому и то ли продолжая дурачиться, то ли действительно прося прощения.

– А я не обижаюсь, – улыбнулась Аня. – Наоборот, мне очень понравилось. Было так здорово: красная роза, Пушкин и это ночное небо над головой… Смотрите, ребята, какие там звезды.

Саша и Ваня подняли головы и обнаружили, что осеннее небо в эту ясную ночь усыпано такими яркими белыми, голубыми, зеленоватыми, золотистыми искорками, что даже извечное зарево большого города не сумело их погасить.

Аня закрыла шкатулку и тихо добавила:

– Знаете, ребята, к какому выводу я пришла? Смысл жизни не в том, чего ты достиг, а в том, от чего отказался.

– Вывод парадоксальный и очень грустный, – констатировал Саша. – С такой философией придется уходить в монастырь. Да ты не переживай так, Анюта, – решил он успокоить её. – Пройдёт время, и все забудется, кроме хорошего. Это правда, что время лечит.

– Может быть, – ответила она. – Но ты говоришь, словно старик. Откуда ты знаешь, как лечит время?

– Я так думаю, – растерялся Саша. – Мне кажется, что это правда.

По ту сторону улицы неожиданно громко и пронзительно заорала чья-то автомобильная сигнализация. Все трое вздрогнули, и Ваня первым вернулся с небес на землю.

– Послушайте, пора отсюда сваливать. Вам не кажется? И еще. Что мы будем делать с этим средневековым мечом?

– Оставишь себе на память. О прошлой жизни, – буркнул Саша. – Меч точно не завянет.

– Да погоди ты, «на память»! Его ещё до дома донести надо…

«Верно, пора идти домой», – пронеслось в голове у Ани, но каким-то вторым, третьим планом, на первом месте по значимости стоял другой вопрос: «Почему этот Ванька всё время норовит меня поддеть? Раньше он таким не был. А Саша… в общем, тоже… Но нет, он всё-таки молодец. Всегда меня защищает».

– Эй, – сказал вдруг Саша, – знаете, сколько сейчас времени?

Ваня посмотрел на левое запястье и радостно крикнул:

– Чуваки, у меня часы заработали! Классно! И мобила – тоже! – он уже давил на все кнопки. – Та-а-ак, это родаки звонили, а это Глебушка Метёлкин. Звуковую мессагу наговорил. Круто.

– Ненавижу автоответчики, – заметил Саша. – Полный отстой, тем более в мобиле.

– Не согласен. По-моему, рульная вещь…

– Слушайте, ребята! – прервала Аня их диалог. – Мы же договаривались: общаемся без жаргона. Сами говорили, что это интересный эксперимент.

– Ну, извини, – сказал Ваня второй раз за десять минут. – Александр Валентинович, разрешите обращаться к вам отныне исключительно на великом и могучем русскому языка.

– Не смешно, – поморщилась Аня.

– Ты не сердись, Анют, это мы от избытка чувств, – пояснил Саша. И вдруг добавил после паузы: – Не звони никому, Ванька. Погоди. Давай сначала решим, что делать будем.