Дочь орла
Шрифт:
Аспасия разбиралась в знамениях лучше любого астролога. Она величественно подала ему руку.
— Проводи меня до ворот, — сказала она.
11
Византийский император иногда покидал Город — это случалось обычно во время военных походов, но его сердце всегда оставалось в столице. В мирное время просто переезжали из одного городского дворца в другой, а летом, переплыв Босфор, перебирались в летнюю резиденцию.
У императора германцев не было места, которое можно было бы назвать настоящей столицей. Саксония была его наследственным
Аспасия частенько обращалась в мыслях к древней истории: наверное, так кочевали дикие племена. Самой варварской чертой германцев она считала эти вечные переезды: они никак не могли окончательно где-то остановиться. Стоило ли удивляться, что римляне не желали признать в этих бродягах настоящих властителей? Они появлялись, чтобы вскоре опять тронуться в путь. А римляне жили на одном месте со времен Ромула. И если им приходилось оставить родные места, они всегда стремились обратно, чтобы их кости были похоронены в римской земле.
Уж конечно, ни римлян, ни византийцев не удивило, когда вскоре после свадьбы юного Оттона его отец приказал всему королевскому двору приготовиться к долгому путешествию. Сначала они проедут по Италии, останавливаясь в разных городах, а потом через Альпы доберутся до Германии. Аспасию примирило с путешествием только то, что это хоть полезно Феофано. Должна же она знать свои владения! Эти варвары любили и людей посмотреть, и себя показать, а главное, они должны были знать своих повелителей, знать, что существует над ними власть.
— А иначе они забудутся, — сказал Герберт, — и начнут бунтовать.
И он, и логик Жеранн путешествовали с императорским двором: путь в Галлию совпадал в значительной своей части с путем королевского двора. Аспасия была ужасно рада их обществу. Ломбардец Гофрид покинет их в Кремоне, и если бы не они, у нее не осталось бы близких людей, кроме Феофано. Но у той теперь есть муж и королевство, которыми надо управлять.
Казалось, все шло благополучно. После свадьбы прошел уже месяц. Хотя нет признаков, что она зачала, думается, это не от недостатка усердия. У Оттона вид человека, обретшего счастье. Феофано выглядит если не влюбленной, то, по крайней мере, довольной. Они ехали рядом — Феофано в носилках, Оттон на своем сером жеребце. Аспасия смотрела, как он склонялся в седле, брал руку Феофано и целовал ее. Это было вольностью даже для варвара, но германцы были в восторге. Они требовали повторения.
Оттон уже не вспыхивал так легко, как до свадьбы, но тут весь зарделся багрянцем. Аспасия поймала себя на невольной улыбке. Как трудно осудить эту вольность, даже если знаешь, что следовало бы! Ей постоянно приходилось теперь напоминать себе, что она царского рода, что она византийка. С той ночи в саду лунный свет как будто остался в ней; в ней оживало что-то, казавшееся погибшим после смерти Деметрия. Она по-прежнему носила черное — по привычке и потому, что это было удобно в дороге, но она не преминула приобрести два новых багряных наряда вместо разорванного в свадебный
Она сошла со своего мула, решив немного пройтись пешком, и присоединилась к Герберту. Гофрид затеял с логиком на ходу горячий спор о сравнительных достоинствах веры и разума; к их шумной беседе с интересом прислушивались и другие путешественники, ехавшие и шагавшие под голубым небом Италии по древней римской дороге. К вечеру они будут в Кремоне, и Гофрид их покинет. А Аспасия сможет посетить могилу Лиутпранда.
Стоило совсем немного отклониться в сторону от прямого пути следования, чтобы увидеть великолепную зеленую долину и город вдали. После голых тосканских холмов и крутых скал Итальянского хребта природа здесь казалась особенно щедрой. Как странно, что на такой благодатной земле выросло такое колючее растение, как ее друг Лиутпранд.
К ним подскакал всадник на гнедом коне. Конь был диковат и неохотно перешел на шаг, но наездник легко смирил его упрямство. Он не спешился. Мавр Исмаил не ходил пешком, если можно было не покидать седла.
Герберт радостно приветствовал его. Тот ответил улыбкой. Аспасия внимательно изучала дорогу у себя под ногами, чтобы скрыть охватившее ее смятение. Она боялась выдать чувства, которые появились вопреки ее воле. В них было слишком много лунного света и совсем мало логики, рассудка и даже здравого смысла. Все было просто. Она была влюблена. Она его хотела.
Но он-то ее не хотел. Это было ясно, как день. Он не искал ее общества и не избегал его. Когда профессиональные обязанности призывали его и она была поблизости, она помогала ему, и он воспринимал ее помощь как должное. Она многому научилась у него, хотя он, как и говорил Герберт, не был учителем. У него не было терпения. Он никогда не объяснял, что он делает, просто делал то, что считал нужным. А она должна была быстро выполнять его указания.
Не было терпения? Аспасия задумалась. Нет. У него была бездна терпения, но только для больных. С ними он был бесконечно мягок и внимателен. Он всегда объяснял им их болезнь и ее причины. Он никогда не обманывал своих пациентов.
Она почти мечтала заболеть, чтобы удостоиться его внимания. Но лихорадка не имела над ней власти, даже римская лихорадка. Та ночь в саду, которая убила бы любую другую женщину, абсолютно не повредила ее здоровью. Она была слишком здорова. И это ее здоровое женское естество вечно напоминало ей, как сладко быть в объятиях любимого. Она не знала, что ей делать.
Были, конечно, мужчины, которые с удовольствием угодили бы ей. Некоторым германцам нравилась маленькая смуглая женщина в малиновых одеждах. Они были, конечно, не так откровенны, как тот, который разорвал на ней платье, и ухаживали за ней, как положено ухаживать за знатной дамой.
Но большие светловолосые мужчины были не в ее вкусе. Они не нравились ей и до того, как похожие на них люди убили ее мужа. Она всегда предпочитала темноволосых, стройных, шелковобородых.
Однако этот темноволосый и стройный не интересовался женщинами. В Риме у него была женская прислуга. Аспасия видела, как служанки выходят из его дома. Но с собой он их не взял. Только двух пожилых слуг-мужчин и мальчика — присматривать за лошадьми. Такой мальчик вряд ли сгодился даже для любителя: слабоумный, с заячьей губой.