Дочь палача и черный монах
Шрифт:
– И будешь спать за них с целой армией блох и клопов. – Хайнмиллер подошел к ней вплотную и погладил ее по юбке. Магдалена уставилась на капельки жира, повисшие на его бороде. – У меня дома стоит кровать с балдахином из белого сукна, и в ней ты спать будешь с одним только мной. Может, это язаплачу тебе по четыре крейцера за ночь, – прошептал он ей на ухо и задышал на нее винным перегаром.
– Прекратите! – прошипела она и оттолкнула его. – То, что я дочь палача, еще не делает меня потаскухой.
Торговец ничуть не смутился.
– Знаю я вас, девок, – проговорил
Перепив вина и разглядывая Магдалену, Хайнмиллер в последние часы плавания, вероятно, уже не мог сдерживать свою похоть. Он схватился за корсаж девушки.
– Ну прекрати ломаться!
Магдалена с отвращением стряхнула с себя его руки.
– Для начала прополощите рот, а потом уже говорите, – ответила она. – От вас воняет, как от дохлой крысы.
Девушка вывернулась из его хватки и устремилась на середину плота, где два шонгауских плотогона длинными жердями направляли судно. Она встречала их в трактире Земера. Земляки нерешительно поглядели на нее, но вмешиваться не стали. Магдалена выругалась. В глазах мужчин она была всего лишь дочерью палача, девкой, которая теперь получала по заслугам.
Для Хайнмиллера происходящее все больше начинало походить на игру. Он, ухмыляясь, погнался за ней. Магдалена оставила плотогонов и полезла на другую сторону плота. Она пробиралась по ящикам и сверткам, через мельничные камни и мешки с солью и мрамором. В конце концов достигла кормы, а торговец так и не отстал.
– Прелестно, – промурлыкал он и полез к ней под корсаж. – Здесь нам, по крайней мере, никто не помешает.
Магдалена огляделась. Слева от нее стояла большая повозка с негашеной известью, лишь кое-как прикрытая парусиной. Подавшись внезапному порыву, девушка сорвала вощеное полотно, забралась на телегу и стала пританцовывать на ее краю. Она улыбалась и соблазнительно покачивала бедрами.
– Идемте же! – крикнула она торговцу, который уже порядком запыхался. – Если вам от меня что-то нужно, придется и сюда залезть.
Освальд Хайнмиллер задумался на секунду, а затем взвалил свое тучное тело на край повозки и стал подбираться к ней.
– Сейчас… сейчас я до тебя доберусь, – пыхтел он.
Когда торговец приблизился к ней на расстояние вытянутой руки, Магдалена внезапно его толкнула, так что Хайнмиллер бешено замахал руками.
– Проклятая стерва! – прорычал он и всем телом свалился в повозку.
Его окутало облако белой пыли, и вскоре торговец заверещал. Негашеная известь стала въедаться ему в глаза, рот и любую самую мелкую ранку. Он кашлял и извивался, пока не выбрался наконец из повозки. Его плащ и сюртук под ним были покрыты белыми пятнами, которые в мокрых местах проели ткань насквозь. Магдалена соскочила с повозки и усмехнулась. К следующему свиданию Хайнмиллеру самое меньшее придется обзавестись новой одеждой. И, быть может, новым лицом.
Немного подумав, Магдалена взяла две пригоршни белого порошка и осторожно высыпала их в боковые карманы своей накидки. При этом проследила, чтобы едкая известь не намокла и не разъела ей платье. Кто знает, может, она ей снова понадобится.
– Ты… ты заплатишь за это, палачье отродье! – прохрипел торговец и, полуслепой, перегнулся через край плота над водой, чтобы промыть обожженные глаза. В следующую
– Просто оставьте меня теперь в покое, – проговорила Магдалена и снова полезла к середине плота, откуда на нее с любопытством глазели плотогоны. – И вы тоже! – закричала она. – Козлоногое похотливое мужичье! Одни только неприятности от вас!
Она села на ящик в носовой части плота, обхватила руками колени и неподвижно уставилась вдаль. Мама всегда ее предостерегала: большинство мужчин либо похотливые дураки, либо бесчувственные глыбы льда. И лучше всего держаться от них подальше. На глазах у нее выступили слезы, и Магдалена их быстро смахнула. Никто не должен видеть, что она плачет.
В этот миг она, как в детстве, хотела лишь одного: чтобы отец был рядом.
Куизль заскользил по склону, пока ноги его не коснулись первых перекладин. Железная лестница спускалась вдоль стены и примерно через десяток шагов терялась в проломе. У палача промелькнула мысль, не разжечь ли им взятые факелы, но потом передумал. Не дело, если разбойники заметят их по отсвету. Когда он влез в разлом, на краткий миг все вокруг него почернело, однако через некоторое время глаза привыкли к темноте. В отверстии над головой мерцал дневной свет, который то и дело пропадал, когда кто-нибудь из мужчин вслед за палачом влезал в тесный лаз. Их было всего пятеро, но Куизль знал, что на каждого из них он может полностью положиться. Особенно на Андрэ Видемана – с ним Якоб уже воевал под Аугсбургом против шведских солдат Густава Адольфа. Но и кузнец Кронауэр и еще двое ремесленников тоже выглядели вполне бывалыми.
Еще через десять шагов спуск закончился у подножия дымохода. В углу слева Куизль разглядел узкий проход, из которого доносились приглушенные голоса и смех. Когда спустились остальные и спрятались по обе стороны от прохода, Куизль решился заглянуть внутрь.
За тесным проходом начинался низкий туннель и выводил через пару шагов в просторную пещеру. На костре жарились, насаженные на вертел, несколько зайцев. Перед Куизлем то и дело мелькали одетые в лохмотья люди. Вокруг костра сидели мужчины и кутались от холода в меха и тряпье. Кто-то рыгнул, остальные засмеялись, еще двое спорили во все горло; где-то плакал младенец. Пахло потом, пороховым дымом и горелым мясом.
Едкий дым попал в глаза, и Куизль зажмурился. Он оказался прав. Они нашли зимовье банды Шеллера, и, судя по всему, к вечеру здесь собралось после дневных налетов большинство грабителей. Палач злорадно улыбнулся. Лучшего момента, чтобы расправиться с мародерами, не придумаешь. Их количество палач мог подсчитать лишь по голосам. В пещере находилось около тридцати человек, среди них много женщин и детей.
Он кивнул Видеману, Кронауэру и остальным. Затем снял с плеча цепочку с двенадцатью деревянными пороховницами и отсоединил половину – в каждой из них содержалось пороха точно на один выстрел из мушкета. Палач связал пороховницы кожаным шнуром так крепко, что они плотным снарядом удобно легли в ладони.