Дочь палача и дьявол из Бамберга
Шрифт:
Тут Бартоломей снова его перебил:
– Вот только через пару недель ты все же бросил нас, причем всех разом. Просто взял и ушел! – В голосе его слышалась горечь.
– Потому что мне все опротивело! Ты, отец, само это место! Я… я не хотел становиться таким, как отец или даже как дед. Да, я забрал и сжег колдовские книги, а потом просто ушел на войну. Подальше от вас, подальше от семьи и дурной славы, от которой никогда не отмыться. Черт, да мне и четырнадцати тогда не было!
– Ты бросил нас, – повторил Бартоломей дрожащим голосом. – Ты хоть представляешь, каково это – жить отродьем палача, которого к тому же забили камнями? Нам каждый день приходилось терпеть насмешки и придирки.
– Это неправда, – пробормотал Якоб.
– Ты, видно, думал, что протянешь мне руку и все забудется, – продолжал Бартоломей, словно и не слышал брата. – Но не все так просто. Я все это время надеялся, что ты сохранил колдовские книги. Думал, ты забрал их и где-нибудь спрятал. Но потом я узнаю от тебя, что ты спалил их, как кучу листьев… Этого я тебе никогда не прощу. И этого тоже. – Он показал на свою покалеченную ногу. – Некоторые раны не заживают, Якоб. Никогда.
– И все-таки ты взял Георга в подмастерья, – тихо ответил старший Куизль. – Я благодарен тебе за это, Барт. Хоть ты и не простил меня.
– Знаешь, чего я никак не пойму? – произнес Бартоломей через некоторое время. Он опустил штанину и сел рядом с братом. – Почему ты все-таки стал потом палачом? Почему не остался на войне, а вернулся в Шонгау? Насколько я знаю, палач из Штайнгадена неплохо справлялся вместо тебя.
Якоб смотрел куда-то сквозь верхушки деревьев, словно искал там ответ.
– Я встретил женщину и полюбил ее, – ответил он наконец. – А война – это бесконечная кровавая дрянь. Не место для плаксивых младенцев. Я искал место, где мог бы остаться и кормить семью. – Он с грустью взглянул на брата. – А кроме как убивать, мы, Куизли, ничего и не умеем. В этом мы мастера. Уж если и приходится убивать людей, так пусть этим занимаются те, кто делает это лучше других, не причиняя при этом страданий. Вот что я усвоил на войне.
Он глубоко вздохнул. Теперь все было сказано. Казалось, сильнейшая буря наконец миновала.
– И что Георг, все знает? – спросил старший Куизль через какое-то время.
– Все, – Бартоломей кивнул. – Я рассказал ему еще в прошлом году. Его это здорово потрясло. – Он неожиданно улыбнулся. – Похоже, это у нас в крови, вечно приходится друг друга разочаровывать.
Над поляной воцарилось молчание, слышался лишь отдаленный голос кукушки. Магдалена тоже молчала. Отец, всегда большой и сильный, вдруг показался ей старым и очень ранимым. Он сидел на поленнице с погасшей трубкой во рту, серый и неподвижный, как древний памятник. Магдалена никогда еще не любила его так крепко, как в эту минуту.
– Ты… ты меня не разочаровал, отец, – сказала она тихо. – Наоборот. Но хорошо, что ты…
Тут из сарая, возле которого она стояла, послышалось глухое рычание. Магдалена вздрогнула.
– Господи, это еще что? – спросила она опасливо.
Отец устало улыбнулся:
– Это алан. Да не один, а сразу два. Любимцы твоего дяди… – Он вздохнул и принялся набивать трубку. – Боюсь, придется пока оставить наше семейное прошлое. Нужно еще много всего рассказать.
Через некоторое время Магдалена сидела на сырой поленнице между отцом и дядей и обдумывала все услышанное. При этом она осторожно оглядывалась на сарай,
– Что ж, теперь мы хотя бы знаем, что за чудовище растерзало оленя, которого Симон с мальчиками видели в лесу у ручья, – сказала наконец Магдалена. – Будем надеяться, что на людей этот монстр еще не нападал, – добавила она мрачно. – Но это явно не тот оборотень, которого мы разыскиваем.
Бартоломей вздохнул:
– Ума не приложу, почему Брут не возвращается. Здесь у него есть все, что нужно.
С тех пор как разговор зашел о его пропавшей собаке и оборотне, он немного успокоился. По всей видимости, братья заключили хоть и временное, но перемирие.
– Лично я по твоему любимцу как-то не особо скучаю, – с мрачным видом отозвался Якоб и, затянувшись, выпустил в небо тонкую струйку дыма. – Я тогда видел его лишь мельком, но мне и этого хватило. Он здоровый, как теленок.
– Крупнее. – Бартоломей усмехнулся: – Три алана за день съедают почти половину лошади… – Он вдруг запнулся и нахмурил лоб: – И вот еще что. Вам наверняка будет интересно знать. У этого Матео нашли несколько волчьих шкур, ведь так?
– А что с ними? – спросила Магдалена.
– Ну, у меня из сарая вчера целую кучу шкур украли. Все, что осталось в награду за последние несколько недель. Лошадиные и телячьи шкуры, оленьи рога, несколько собачьих шкур… Даже старая медвежья шкура, вся в дырах, и та пропала!
– Ха, так я и знал! – Якоб шлепнул себя по бедру. – Тот тип у скорняка! Сукин сын накупил волчьих шкур и разгуливал в них по городу. А когда почуял неладное, подбросил шкуры Матео.
– И раздобыл себе новые на живодерне, – закончила за него Магдалена и задумчиво кивнула: – Скорее всего, так оно и есть. Но почему он это делает и, главное, кто он – об этом мы не имеем ни малейшего понятия. – Она вздохнула: – И до тех пор, пока мы не укажем епископу на преступника, будут умирать другие. Не только Матео.
Женщина в двух словах рассказала о толпе возле реки и бедном торговце, который, наверное, уже захлебнулся.
– Боюсь, это только начало, – закончила она. – Будет как во времена тех преследований. Тогда ведь тоже казнили сотни людей, пока все не утихло. Палач трудился не покладая рук.
– Если вы думаете, будто я потираю эти самые руки в предвкушении, то сильно заблуждаетесь! – бросил Бартоломей сердито. – Я и сам знаю, что во время этих процессов страдают в основном невиновные. Для палача в этом нет никакого удовольствия, хоть и заработок хорош. – Он беспокойно вытер рот ладонью. – О предыдущем палаче рассказывают, будто он лишился рассудка. Чувство вины свело его с ума. Он скрылся в лесах, и больше его никто не видел. Я… я занял его место. Но уже после того, как все миновало… – Бартоломей в отчаянии взглянул на брата и Магдалену: – Я не хочу такого, поверьте мне! Повесить грабителя, вытянуть признание из воришки, колесовать поджигателя – да, это я могу. Но чтобы такую травлю… – Он запнулся. – Ну… возможно, мне придется. Якоб, ты лучше меня знаешь, что ждет палача, если он наложит в штаны. Его самого вздернут на ближайшем дереве.
Старший Куизль кивнул:
– Не исключено. Уж такое наше ремесло. Им лишь бы найти кого-нибудь, чтобы делал за них грязную работу.
– Тогда помоги нам найти настоящего преступника! – предложила Магдалена дяде. – Может, нам еще удастся остановить это безумие…
– И не мечтай! – Бартоломей горестно рассмеялся. – Уж если безумие началось, его не остановить. У них ведь уже есть один оборотень, этот Матео. Я вытяну из него жуткое признание, можешь не сомневаться. Викарий будет мучить его до тех пор, пока не увидит пред собою настоящего оборотня.