Дочь палача и король нищих

Пётч Оливер

– Мой отец… – неуверенно начала девушка. – Его схватили за двойное убийство, которого он на самом деле не совершал.

Сильвио вопросительно взглянул на Магдалену.

– Уж не за убийство ли цирюльника и его жены, о котором сейчас по всему городу говорят?

Магдалена кивнула и рассказала Контарини о странных событиях последних дней, об их приезде в Регенсбург, вылазке в дом цирюльника и даже про письмо некоего Вайденфельда.

– И теперь вы думаете, что этот Вайденфельд все подстроил, только чтобы вашего отца на эшафот отправить? –

с сомнением спросил Сильвио, нехотя глотая горячий отвар.

Магдалена пожала плечами.

– Нищие полагают, что их убили по приказу патрициев, потому что мой дядюшка был одним из свободных. Но это, как мне кажется, слишком уж просто. И потом, это письмо… Мне его передал сын палача, но писал точно не мой отец. Кто-то хочет ему отомстить.

Сильвио откинулся на кровати. Он ослабел от потери крови и до сих пор был бледен как полотно.

– Я бы с радостью вам помог, – прошептал он. – Но не знаю как.

– Что вы знаете про Меммингера? – внезапно спросила Магдалена.

– Меммингер? – удивился венецианец. – Городской казначей? Но почему вы спрашиваете?

– Он как-то связан с этим всем. У вас в саду он разговаривал с тем убийцей.

Сильвио присвистнул сквозь зубы.

– Паулюс Меммингер во главе заговора! I miei ossequi, signorina. Мое почтение! Если об этом узнают, в Регенсбурге полетят головы. И я сейчас вовсе не про вашего отца.

Магдалена ревностно закивала.

– Точно. Может, вы сможете выяснить что-нибудь про Меммингера. Вы же бываете в совете.

Венецианец приподнялся и пригладил усики.

– Я что-нибудь попробую, да. Но хватит говорить о политике. Лучше побеседуем про… amore. – Он притянул Магдалену к себе и поцеловал ее в щеку.

Девушка вскочила как ошпаренная и влепила венецианцу звонкую пощечину.

– Что на вас нашло? – вскинулась она на него. – Думаете, меня купить можно? Я знахарка, а не шлюха!

Лицо Сильвио стало еще бледнее.

– Синьора, прошу простить меня. Я просто думал, что вы и я…

– К черту синьору! Если вы увидели во мне одну из своих любовниц, то здорово просчитались. Я, может, и дочь палача, может, и грязная, неприкасаемая и дерьмо с улиц выгребаю, но я не шлюха. Зарубите себе на носу, похотливый вы мужлан!

Магдалена развернулась и, встряхнув волосами, направилась к выходу. В дверях она снова обернулась и сверкнула на Сильвио глазами.

– Отвар пейте три раза в день по стакану. И пусть кто-нибудь из любовниц сменит вам утром повязку. Надеюсь, она к этому времени присохнет и ее отдирать придется. Выздоравливайте.

Дочь палача захлопнула дверь и оставила Сильвио в одиночестве разглядывать с разинутым ртом свое ошарашенное лицо в зеркале.

Коричневая ряса францисканца развевалась на ходу, и Симон с трудом поспевал за монахом. Лишь изредка отец Губерт останавливался, чтобы глотнуть вина из бурдюка и поделиться с юношей своими философскими измышлениями.

– Конечно, Вильгельм Оккам прав в своем утверждении, что Иисус и его последователи не владели никаким имуществом, – пропыхтел

монах и вытер вино с губ. – Но вы только подумайте, что это значило бы для церкви! Если у пастыря нет за душой ни гроша, то у овец-то и подавно… И вся эта роскошь была бы не чем иным, как ересью!

Он показал на роскошные фасады епископской резиденции, куда они направлялись. Расположенная рядом с собором, она представляла собой собственное небольшое государство, отделенное высокими стенами от города, кайзера и курфюрста.

– Но ведь церковь и на благие дела немало денег потратила, – прохрипел Симон и постарался идти вровень с монахом.

Отец Губерт отмахнулся.

– Куча икон в золотых оправах, что пылятся по монастырским архивам, роскошные алтари да статуи, от которых у прихожан челюсть отваливается… Вот мне лично простой народ гораздо ближе. Даже в борделях помнят о слове Божьем! Но попробуйте сказать об этом епископу. Ну да, с ним хотя бы можно поспорить, не опасаясь, что он тебя на костер отправит.

Возле громадных ворот дежурили два епископских стражника, вооруженные алебардами. Францисканец шел прямо на них. Симон остановился в нерешительности, и монах нетерпеливо на него оглянулся.

– Что такое? – спросил отец Губерт. – Вам не по душе завтрак из поджаренной колбасы и кружечки холодного пива?

В животе у лекаря призывно заурчало. Он уже и забыл, когда в последний раз ел, поэтому неуверенно двинулся вслед за монахом. Что он, в конце концов, терял? Магдалена наверняка развлекалась сейчас с этим недоросликом, так что обед у епископа Симон вполне мог себе позволить. Опасность быть узнанным в обществе францисканца равнялась нулю. К тому же юноше любопытно было узнать, какой пост отец Губерт занимал при епископе. Во всяком случае, в городе толстяка-монаха явно знали многие.

Стражники кивнули отцу Губерту и пропустили обоих. Монах ответил на их приветствие широкой ухмылкой.

– С этого момента городская стража нам не страшна, – проговорил он заговорщицки. – Это территория епископа, с собственным судом и тюрьмой. Здесь этому ночному сброду делать нечего.

– В самом деле?

По лицу Симона пробежала тонкая, едва заметная улыбка. Визит в резиденцию епископа принимал совершенно неожиданный оборот.

– А если, скажем… вор или поджигатель попросит у вас убежища? – спросил он осторожно.

– Тогда епископ, скорее всего, это убежище ему предоставит, – ответил Губерт. – Как минимум чтобы городу насолить. Но стражники у ворот свое дело знают, и сомнительным личностям попасть сюда непросто. Иначе от них тут отбоя не будет.

– Разумеется, – Симон понимающе покивал.

Они прошли под каменной аркой в засаженный деревьями тенистый двор. Примерно на сотню шагов к востоку тянулись хозяйственные постройки, справа за стеной высилась громадина собора, и вся обстановка напоминала внутренний двор крепости. Отец Губерт уверенно пересек двор, затем свернул налево и в конце концов остановился перед массивной дверью. В воздухе витал специфический аромат, которого Симон сразу определить не сумел: приторный и тяжелый, как пахло старое пиво, слишком долго простоявшее под солнцем.