Дочь палача и король нищих
Шрифт:
Палач закрыл глаза, и ему представилось его будущее. Стражники вернут его, закованного в цепи, обратно в камеру. Тьмы, пыток и казни избежать уже не получится. На дыбе он, возможно, расскажет даже, кто помог ему сбежать. Проворачивая в очередной раз колесо или раздирая кожу клещами, Тойбер будет приближать и собственную гибель.
«И моя дочь останется беззащитной перед этим безумцем…»
Куизль понимал, что не может так рисковать. Но и оставаться здесь, пока сам дьявол в двух этажах над ним хлестал плетьми проституток, он тоже не мог. Один лишь его голос сводил палача с ума.
Значит,
Палач попробовал подвигать вправленным плечом и выгнул спину. Чувство было такое, словно он свалился с крыши высокого дома. Но благодаря повязкам и мазям Тойбера боль стала теперь более-менее терпимой. Если не бежать слишком быстро и время от времени прятаться для передышки в подворотнях и нишах, то можно добраться до дома Тойбера. К счастью, во время одной из бесед в камере тот рассказал ему, на какой улице жил. Филипп с таким восторгом рассказывал о своем уютном домике, о жене и пятерых замечательных детях… Теперь у Куизля появилась наконец возможность с ними познакомиться.
Одна за одной Якоб осторожно поднялся по ступенькам и оказался наконец перед тяжелой дверью. Осторожно отодвинул засов и выглянул на затянутое облаками небо. В воздухе стояла приятная прохлада, однако на улице все равно воняло мочой и фекалиями. Но за всем этим палач улавливал запахи пашен, лугов, пастбищ и полей: скоро он сможет туда вернуться.
Куизль собрался уже шагнуть за порог, как наверху вдруг хлопнула дверь.
– Эй, Тея, еще вина! Эта наглая бестия одна все вылакала! Я ей шею за это сверну!
Дверь наверху с грохотом закрылась; правая нога Куизля замерла над порогом.
Снова этот голос. Голос из кошмаров.
Словно заколдованный, палач закрыл дверь и скользнул по лестнице на верхний этаж. Он просто должен был рискнуть, увидеть лицо своего врага, пускай лишь мельком. Иначе призраки прошлого никогда не оставят в покое.
Десятка через два ступеней витая лестница вывела палача в освещенный факелами и оштукатуренный тамбур. Оттуда по разным комнатам вели четыре двери; за каждой из них слышались крики, смех или тихие стоны. Еще одна лестница вела на третий этаж: там тоже времени даром не теряли.
Куизль нерешительно остановился. Голос явно доносился с этого этажа. Человек, которого он разыскивал, находился за какой-то из этих дверей.
Видимо, Тея не услышала оклика незнакомца, так как ни она, ни кто-нибудь из ее девочек не приносили нового кувшина. Якоб осторожно приблизился к первой двери и прижался к ней ухом. За ней тяжело пыхтели и тонко повизгивали. Никаких голосов слышно не было.
Палач перешел к следующей двери и снова прислушался. Из комнаты действительно доносилась приглушенная речь, словно кто-то клялся в любви. Что, если это тот самый человек? Куизль не мог сказать с уверенностью, он попытался разглядеть что-нибудь сквозь замочную скважину.
В этот момент дверь распахнулась и врезала его по носу. Палач взмахнул руками и повалился на спину.
– Что, черт возьми…
На пороге стоял молодой мужчина в приспущенных штанах и расстегнутом сюртуке, так что
– Должно быть, ошибся дверью, – пробормотал Куизль и осторожно поднялся. – Прошу прощения.
Он и сам понимал, что в эту минуту не очень-то и походил на пьяного советника. На пьяного – может быть; но уж точно не на самодовольного и сытого патриция в предвкушении пика наслаждения. И все-таки подвыпивший кавалер вполне мог повестись на уловку.
Мужчина захлопнул рот и теперь взирал на собеседника с нескрываемым ужасом. Обвислое лицо его выражало прямо-таки первобытный страх.
– Ты… ты же… Куизль, ведь так? – прошептал он.
Палач упрямо молчал, из носа на пол капала светлая кровь. Ясно одно: этот паренек явно не третий дознаватель. Голос не тот, да и на вид довольно порядочный. И все-таки Куизль откуда-то знал этого человека. Наконец он вспомнил его по баварскому выговору. Это был Йоахим Кершер – другой, молодой, дознаватель.
– Во имя пресвятой Богородицы, не делай мне ничего, – залепетал Кершер и неуклюже попытался спрятаться за дверью. – Я всего лишь простой советник, и пыток я не хотел, поверь. Зачем ты только сбежал, мы же…
– Кто третий? – перебил его Куизль.
– Третий? – Кершер почти целиком спрятался за дверью, только бледное, как у покойника, лицо выглядывало из щели. – Не понимаю…
– Третий судья, башка твоя ослиная, – прошептал Куизль и зажал окровавленный нос. – Кто он такой?
Якоб сделал глубокий вдох. Боль в плече, ожоги на руках и ногах, раны на спине – все вернулось, словно и не утихало. Он почувствовал, как ему вдруг стало дурно.
Кершер усердно закивал.
– Третий дознаватель, конечно. Тот еще стервец. Понимаю, хочешь отомстить ему. Это…
В это мгновение со стороны лестницы раздался тонкий вопль.
Куизль медленно развернулся и увидел Доротею. Она как раз спускалась с кувшином вина. Кувшин выскользнул из ее ладоней и со звоном разбился об пол.
В ту же секунду палача охватило такое чувство, будто дом под ногами начал раскачиваться. Все стало происходить одновременно: вот разбился кувшин, поднялся шум на верхнем этаже, распахнулись двери, словно порталы в ад. Люди таращились на него, но лица их были странно размытыми. Все кричали на палача в один голос. Был ли среди них его голос? Этого Куизль не мог сказать. Все вокруг слилось в глухую, вязкую массу из криков и гомона.
Якоб встряхнул головой и почувствовал, что стало немного лучше. Кто-то шагнул к нему и попытался схватить, но палач отмахнулся от него, как от призрака, и двинулся к лестнице – скорее, подальше отсюда, пока не свалился окончательно. Еще кто-то схватил его за больное плечо, Куизль свернулся в комок и перебросил напавшего через себя, так что тот с криком скатился по ступеням.
Собственный крик оглушал палача; он бился, словно затравленный, израненный медведь, загнанный псами в теснину. Снова взмахнул правой, здоровой рукой, притянул к себе одного из мужчин и лбом расплющил ему нос. По лицу потекла теплая кровь противника; с грозным рыком палач отбросил его, словно набитую соломой куклу. Боль и страх придали Куизлю сил, прежде чем обморок не свалил его окончательно.