Дочь палача и театр смерти
Шрифт:
Палач убрал со стола все лишнее и расставил фигурки в одном углу. Фронвизер молча наблюдал за его действиями. Якоб был очень сосредоточен. С их последней встречи он словно преобразился. Симон невольно задумался, не связано ли это со вчерашним его религиозным порывом.
«Что-то с ним произошло, – думал он. – И что бы это ни было, он снова прежний. И слава богу!»
– Это Ксавер, – сказал Куизль и подвинул одну из фигурок на другой край стола. – Отверженный, паршивая овца. Старый Файстенмантель разорил его семью. Ксавер вынужден покинуть Обераммергау,
– Это нам уже известно, – вставил Симон.
– Помолчи, малец. Я еще не закончил. – Куизль сердито глянул на Симона. – Тебе бы следовало почаще открывать Библию. Ты бы знал тогда, что фарисей во все времена воплощал собой лицемера. Иудейские законники всегда следили за соблюдением правил, но сами никогда им не следовали. – Палач поднял указательный палец, как учитель в школе. – Об этом и в Библии говорится: «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» [12] .
12
Мф. 5:20.
Симон невольно усмехнулся:
– Не знал, что вы так хорошо знакомы с Библией, господин палач.
В этот раз Куизль ограничился суровым взглядом и продолжил:
– Если Ксавер подсовывает людям такие фигурки, значит, он хочет что-то сказать им. А именно: что они проклятые лицемеры. Отсюда и эта надпись: «Et tu». И ты лицемер!
– Но почему он называет их лицемерами? – спросил Фронвизер и взглянул на полку, где стояла фигурка фарисея, которую посмертно получил старый цирюльник Ландес.
– Потому что все они в чем-то согрешили. Габлер, покойный цирюльник, Файстенмантель… – Куизль поставил рядом с первой еще три фигурки. – Все они получили от Ксавера по фарисею.
– Но Доминик…
– Вот именно, умник, – перебил Якоб и нетерпеливо кивнул. – Он скорее всего фигурки не получал. По крайней мере, у него ее не нашлось. Тот, кто убивает человека таким жутким способом, хочет что-то показать! Поверь мне, если б Доминика убил Ксавер, он поставил бы фигурку прямо перед крестом. Но ее там не было. Потому я и уверен, что Ксавер не тот, кто нам нужен.
– Но… кто же тогда распял Доминика? – прошептал Симон.
– А вот теперь в игру вступают другие. – Куизль тронул свой крючковатый нос. – Чутье подсказывает мне, что Доминика убил кто-то из местных. Кто-то вынашивает мысль о возмездии, чужим такое ни к чему. Кто-то хочет сказать: смотри, что тебя ждет, если свяжешься со мною! – Палач достал из мешка еще несколько фигурок. – А вот тут у нас Ганс Гёбль, которого мы подозревали в самом начале. Он завидует Доминику из-за роли Иисуса. Но станет ли он убивать его за это? Не знаю… – Он подвинул фигурку на край стола. – Старшего Файстенмантеля тоже можно не брать в расчет, хоть он и
Палач глубоко затянулся и сквозь клубы дыма уставился на фигурки.
– А что, если Доминик узнал что-нибудь о здешних интригах? – продолжил он в задумчивости так, словно говорил сам с собой. – Скажем, от своего друга Ксавера? И поэтому от него избавились. Да еще таким жутким способом, чтобы каждый понимал, что их ждет, если станут болтать.
– Хм, выходит, что кто-то избавляется от свидетелей. – Цирюльник задумчиво склонил голову. – Урбан Габлер перед гибелью был очень напуган. Может, он тоже хотел рассказать…
– И поэтому его убили, как славного Доминика. Только вот кто убил? – Куизль поставил посередине стола еще одну фигурку, небрежно сработанную. – Вот он, наш неизвестный. Кто-то, кому крайне нежелательно проливать свет на нечто, известное теперь одному лишь Ксаверу. – Он задумчиво передвинул фигурку Айрля на середину стола. – Нужно разыскать Ксавера. И разыскать прежде, чем это сделает наш неизвестный. Потому надо как можно…
В этот миг со стороны закрытых ставней послышался слабый шорох. Куизль бросил на Симона предостерегающий взгляд и беззаботно продолжил, осторожно подбираясь к окну:
– Хм… надо поскорее отправляться в горы, оглядеться. Как знать, может, удастся разыскать эту пугливую косулю, что так упорно не желает показываться… Попался!
Палач резко распахнул ставни и высунулся из окна. Кто-то вскрикнул от неожиданности и стал барахтаться в крепкой хватке Куизля.
Симон узнал его с первого взгляда.
– Петер! – воскликнул он в изумлении. – Ты что там делал? Подслушивал?
– А какого еще черта он мог там делать! – выругался палач и втащил мальчика в комнату. Ухватив внука за воротник, он окинул его суровым взглядом. – Уж если отец не задаст тебе хорошей трепки, я с радостью ему помогу!
Петер с трудом сдерживал слезы.
– Я… я только хотел к папе! – захныкал он. – Потом услышал голоса и сначала не понял, кто это. Поэтому немножко послушал…
– Ладно уж, выпустите его, – попросил Симон палача.
В сущности, он был рад видеть Петера. Ему по-прежнему было совестно, что в последние дни он совершенно не уделял время сыну.
Якоб грубо усадил мальчика на скамью.
– Тебе разве не в школе положено быть? – спросил Симон и погрозил пальцем: – Надеюсь, ты не отлыниваешь.
Петер помотал головой.
– Занятия сегодня закончились раньше. Ханнесу, помощнику Кайзера, понадобилась помощь в какой-то работе, и он увел некоторых батрацких детей. Остальные получили домашнее задание. Но там всего-то пару стихов из Библии надо выучить. – Он пожал плечами. – Я уж давно управился.
– И решил подслушать малость под окнами, – проворчал Куизль.
– Я и вправду хотел к папе, – со слезами на глазах возразил мальчик.
Фронвизер-старший подошел к нему и крепко обнял.