Дочь палача и ведьмак

Пётч Оливер

Пока рыбак болтал без умолку, как старая клуша, они доплыли до бухты Хершинга по другую сторону озера. Справа от нее располагалось небольшое поселение Вартавайль, откуда паломники начинали свой нелегкий путь к монастырю.

Вода здесь была поспокойнее, и ветер дул уже не так сильно. Куизль насчитал по меньшей мере дюжину лодок, рыбаки на берегу с усталым видом чистили сети. Далее среди буковых лесов высилась Святая гора.

– И как ты собираешься подняться к монастырю с двумя сорванцами? – полюбопытствовал старик. – Дорога-то крутая.

– Уж

об этом не беспокойся. Я и не таких парней на молитву за шкирку таскал.

Рыбак взглянул на него сконфуженно:

– Ты это о чем?

– Благодарю.

Куизль вложил ему в руку несколько монет и усадил хнычущего Петера в заплечную корзину, которую затем взвалил на спину. Маленького Пауля он привязал грязным платком перед животом, откуда двухлетний малыш с любопытством разглядывал покачивающиеся лодки.

– Вот, а теперь пора отнести вас к маме, – проворчал палач. – И хватит уже мазать мне рыбьей башкой по волосам!

Куизль отобрал у Петера дохлую рыбину, выбросил ее в воду и зашагал по тропе к пристани Вартавайля.

В скором времени немногочисленные дома остались позади, и палач углубился в тенистый лес, что окружал гору. Он решил идти неприметной окольной тропой, чтобы не встречаться с толпами болтливых паломников. Детям, похоже, понравилась размеренная поступь деда, и они повизгивали от удовольствия. Петер то и дело показывал на птиц или белок, что сидели по веткам у края дорожки и с любопытством смотрели на шестиногое чудище. Мальчишка тем временем выдумывал затейливые названия для зверей и тоненьким голоском напевал детскую песенку:

– Майский жук в вышине, а твой папа на войне. Мать осталась в Померани…

– И чему только тебя мамка учит! – ругнулся Куизль.

Но в скором времени он и сам начал тихонько подпевать, а маленький Пауль тем временем уснул под размеренный шаг и пение.

Стоптанная тропа начала круто забирать вверх. Куизль хрипел и обливался потом; во время подъема он все думал о том, сколько паломников уже поднялись на Святую гору прежде его. Было время, и на одну только Троицу их собиралось более сорока тысяч. Вот и на Праздник трех причастий пилигримов ожидались целые полчища. Палач хорошо представлял себе, как мешал благочестивым делам запертый в монастыре ведьмак. Вероятно, поэтому процесс над его другом Непомуком собирались устроить уже в ближайшие дни.

Якоб решил сократить дорогу и прибавил шагу. Он сошел с узкого серпантина, обвивавшего гору, и стал подниматься напрямик. Время от времени ему попадались старые обрушенные ступени и поросшие мхом булыжники, торчавшие из листьев. Но по большей части палачу приходилось пробираться через доходившие до колен заросли. Далеко впереди несколько скал образовывали круг, точно основание башни. Куизль задрал голову и попытался высчитать, сколько еще осталось до монастыря.

– Смотри, дедуль, ведьма. Ты спалишь ее?

Петер показал куда-то направо: на прогалине стояла особенно высокая, не меньше восьми шагов, скала. На ней росла липа с кривыми ветвями; в тени деревьев

она действительно выглядела как сгорбленная старуха.

– Не болтай ерунды, парень, – проворчал Куизль. – Это не ведьма, а…

Только потом он понял, что на самом деле имел в виду внук. У подножия скалы Якоб заметил вход в пещеру, подле которого тлел небольшой костер; возле него сидела старая седовласая женщина. Она вдруг медленно поднялась, опершись на палку. Одетая в подпоясанные веревкой лохмотья, старуха с трудом прошаркала босыми ногами к палачу и его внукам. Когда она встала перед ним, Куизль заглянул в ее белесые глаза. Старуха была, по всей видимости, слепой.

– Да сохранит тебя Господь, – пробормотала старуха и вытянула дрожащие руки. – Это ты, брат Йоханнес? Снова приготовил мне кашу из буковых орешков?

– Я… я всего лишь паломник, направляюсь в Андекс, – неуверенно ответил Куизль. – Скажи, почтенная, попаду я этой дорогой к монастырю?

Старуха вздрогнула и лишь через некоторое время овладела собой.

– Большой грех ты на себя принял, – прошептала она. – Страшный грех! Я чувствую это. Чертова гора заманила тебя ко мне, так ведь?

– Чертова гора? – Куизль помотал головой. – У меня нет времени на твои загадки, женщина. Я тут двух малышей несу к матери. Ну так что? Ведет эта тропа…

– Это вход в преисподнюю! – прошипела вдруг женщина и показала на пещеру позади себя. Голос ее зазвучал теперь с твердостью; белки глаз, казалось, осветились изнутри. – Я сторожу его, чтобы сатана не вернулся на землю. Но не властна над ним. Он поет, хрипит, стонет, я слышу его по ночам, когда он волочет свое чумное тело сквозь толщу горы…

Она протянула к палачу чахлые руки, отчего тот невольно отступил с отвращением на шаг.

– Остерегайся, путник! Я чувствую, что ты ступил на тропу Люцифера. Кто ты? Солдат, что приносит несчастья? Сколько жизней на твоей совести? Скажи, сколько?

– Я палач из Шонгау, – проворчал Куизль, почувствовав, как волосы на затылке встали дыбом. – Спроси советников, они ведут счет. А теперь дай пройти, пока я еще кого-нибудь не убил.

Палач отпихнул от себя руки старухи и торопливо обошел ее. Та гневно взмахнула палкой и закричала вслед Куизлю:

– Господь не случайно указал тебе этот путь! Признай истину, палач! Страшный суд близок! Я уже слышу, как роются демоны, как пробираются через землю, разгребают гнилые листья когтями! Скоро они будут здесь, очень скоро! Покайся, палач! Несчастье постигнет тебя!

Дети расплакались, и Куизль не сбавлял шага до тех пор, пока вопли старухи не превратились в отдаленное эхо. Сердце бешено колотилось, и причиной тому был не только напряженный подъем. Старуха что-то расшевелила в нем, нечто темное, кроющееся в глубине души; казалось, что все убитые, запытанные, колесованные, повешенные и обезглавленные одновременно возопили об отмщении. Якоб невольно вспомнил о видениях вчерашнего вечера, о военных воспоминаниях, что кружили теперь у него в голове…