Дочь палача

Пётч Оливер

– Кто говорит?

Конрад Вебер подумал, прежде чем заговорить дальше.

– Люди так рассказывают. Там, где сейчас строят церквушку, в прежние времена колдуны и ведьмы творили свои непотребства. Давным-давно там уже стояла часовня, но она разрушилась и пришла в упадок, как и предыдущий приют. Над этим местом, судя по всему, висит злое заклятие… – Голос священника перешел в шепот. – Там нашли древний языческий алтарь. Нам, к счастью, удалось его разрушить. У церкви тем более были основания построить в том месте новую больницу и

часовню. Зло должно отступить, когда на него изливается свет божий. Мы там всю землю окропили святой водой.

– Видимо, без толку, – пробормотал Симон.

Потом стал расспрашивать дальше:

– Шреефогль-старший успел уже завещать этот участок сыну? Его включили в наследство?

Священник прокашлялся.

– Ты еще помнишь старого Шреефогля? Этого… чего уж таить, упрямого старика. Он пришел однажды в мой дом, вне себя от бешенства, и сказал, что сын его ничего не смыслит в делах и что он немедленно хочет передать церкви земельный участок у дороги. Мы исправили его завещание, и Пробст выступил свидетелем.

– И вскоре он умер…

– Да, от лихорадки, я сам соборовал его. Еще на смертном одре он говорил о том участке, что он доставит нам еще много радости, и мы сможем извлечь из него немало пользы. Сына своего он так и не простил. Последним, кого он захотел увидеть, стал не Якоб Шреефогль, а Маттиас Августин. Оба дружили еще с тех пор, как начали заседать в совете и знали друг друга с детства.

– И даже на смертном одре он не изменил своего решения?

Лицо священника уже вплотную приблизилось к деревянной решетке.

– Что мне оставалось делать? – спросил он. – Отговорить старика? Я был так рад, что мы получили наконец участок земли и не заплатили при этом ни гроша. И место как будто создано для больницы. Достаточно далеко от города, и при этом близко к дороге…

– Кто, по-вашему, мог разгромить стройку?

Священник снова замолчал. Симон уже решил, что тот ничего больше не скажет, но он снова услышал голос. Хоть и очень тихий:

– Если погромы не прекратятся, я не смогу больше отстаивать перед советом свое решение о постройке. Слишком многие против. Даже Пробст полагает, что мы не можем позволить себе строительство. Нам придется продать участок.

– Кому?

Снова молчание.

– Кому, святой отец?

– Я пока еще никому об этом не сообщал, но все равно могу предположить, что скоро ко мне домой явится Якоб Шреефогль…

Симон встал в тесной исповедальне и собрался выйти:

– Я очень вам благодарен, святой отец.

– Симон?

– Да, святой отец?

– Исповедь.

Симон со вздохом опустился обратно и стал слушать монотонный голос священника.

– Прощение, разрешение и отпущение наших грехов да подаст нам всемогущий и милосердный Господь…

День обещал быть долгим.

Когда Симон покинул наконец исповедальню, Конрад Вебер ненадолго задумался. Казалось, он что-то забыл. Нечто такое, что вертелось на языке и о чем

он больше ни в коем случае не желал вспоминать. После коротких раздумий он снова вернулся к своим молитвам. Быть может, как-нибудь еще вспомнится…

Симон со вздохом вышел из темной церкви. Солнце уже поднялось над крышами. Якоб Куизль сидел на скамейке возле кладбища и покуривал трубку. Прикрыв глаза, он наслаждался теплыми весенними лучами и превосходным табаком, который нашел на стройке. С тех пор как он покинул прохладу церкви, прошло уже немало времени. Заслышав шаги Симона, палач открыл глаза.

– Ну что?

Симон сел рядом с ним на скамейку.

– Полагаю, у нас есть зацепка, – сказал он и поведал ему о разговоре со священником.

Палач задумчиво пожевал трубку.

– Эти байки о ведьмах и колдунах отметаем сразу. А вот над тем, что старик Шреефогль практически лишил сына наследства, стоит и поразмыслить. Ты, значит, думаешь, что Шреефогль-младший саботирует стройку, чтобы вернуть назад свою землю?

Симон кивнул.

– Не исключено. Он все-таки хотел построить там второй цех, он сам рассказывал мне. И, кроме того, он тщеславен.

Внезапно его осенило.

– Служанка в трактире Земера, Резль, рассказывала про солдат, которые с кем-то встречались в комнате, – воскликнул он. – Она говорила, что один из них хромал. Это, видимо, тот самый дьявол, которого мы видели сегодня. Может, это Якоб Шреефогль встречался с дьяволом и солдатами на втором этаже в трактире?

– И как это все вяжется с пожаром на складе, отметинами и мертвыми детьми? – спросил Куизль и снова затянулся.

– Может, и никак. Может, склад и дети, действительно, на совести аугсбургцев. А Шреефогль просто воспользовался суматохой, чтобы незаметно разгромить стройку.

– Когда дочь его похищена? – Палач покачал головой и встал. – Бред это все! Слишком много совпадений за один раз, так я думаю. Все это как-то связано: пожар, дети, знаки, разрушенная больница. Просто мы пока не знаем, как…

Симон потер виски. От ладана и латинских речей священника начала болеть голова.

– Не знаю, что и придумать, – сказал он. – И времени не остается. Сколько Штехлин еще пробудет без сознания?

Палач взглянул на колокольню. Солнце замерло прямо над ее крышей.

– В лучшем случае два дня. А там скоро и граф Зандицелль приедет, управляющий. Если мы к этому времени не найдем виновного, то с этим делом затягивать не станут, и тогда знахарке несдобровать. Они хотят как можно скорее избавиться от графа и его свиты, им не нужны расходы.

Симон поднялся со скамейки.

– Я тогда пойду к Якобу Шреефоглю, – сказал он. – Это единственная наша зацепка. Я уверен, что не все так просто с этим участком.

– Давай, – пробурчал Куизль. – А я пока еще немножко покурю этот дьявольский табачок. Это лучшее, что может помочь мне поразмыслить.