Дочь пирата
Шрифт:
— Просто потерпи, — прошептала Крикет. Она сильно сжала его руку ляжками и отпустила. Потом она вернулась на свое место по другую сторону гриля. Выражение ее глаз Уилсон не различил, но бокал, который она держала у губ, показался ему черным.
Вскоре после полуночи свежий ветер разогнал дымку, зависшую над водой, и звезды стали похожими на белые точки изморози. Паруса Майлара набрали ветра, и «Компаунд интерест» полным ходом двинулась к Азорским островам.
Час спустя, беспокойно крутясь с боку на бок на узкой койке, Уилсон почувствовал знакомую жажду, утолить которую можно
9
Офис Акермана располагался в каюте, занимавшей большую часть носового трюма. Если не считать того, что вся мебель была привинчена болтами к полу, он ничем не отличался от кабинета в административном небоскребе любого города мира: большой полированный стол с компьютером и принтером, два факсимильных аппарата и телекс, шкафчик с полками для картотеки, двадцатидвухдюймовый телевизионный монитор. На книжных полках стояли гроссбухи в кожаных переплетах и несколько сотен видеокассет. На стенах висели аккуратно вставленные в рамки дипломы и фотографии. Большой прямоугольный иллюминатор пропускал свет с моря, но это не особенно меняло картину. Едва войдя с горой пищи на подносе, Уилсон уловил запах пыли и общую тусклость, характерные для всякой конторы.
В течение нескольких последующих дней Уилсон наблюдал за тем, как Акерман набивает себе желудок. Затем они разговаривали о бейсболе и товарном рынке или играли в крестики-нолики и в балду. Акерман периодически демонстрировал поразительно точное проникновение в сущность финансовых проблем. В остальном же напоминал ученика третьего класса средней школы. Например, ему нравилось заниматься армрестлингом, при этом он с удовольствием отдавался детскому сортирному юмору. Еще он обожал скатывать из бумаги шарики и бросать в корзину. «Попал!» — вскрикивал он, и Уилсона всего передергивало.
Однако, несмотря на грубые шутки и дурацкие развлечения, Уилсон чувствовал что-то трогательное в этом человеке, какое-то отчаяние. На пятый день он обнаружил Акермана в непривычной позе. Тот сидел за столом, опустив на руки голову. Несколько секунд Уилсон пребывал в замешательстве, потом прочистил горло и спросил:
— Сэр, с вами все в порядке?
Акерман медленно поднял голову:
— Вообще-то нет, но я все-таки съем что-нибудь.
У него распухли веки и покраснели белки глаз. Он явно только что плакал.
Уилсон поставил поднос на гроссбух и направился к выходу.
— Нет-нет, остановитесь, — сказал Акерман, жалобно шмыгнув носом. — Садитесь.
Уилсон опустился на стул стенографа рядом со столом. Сегодня в виде исключения блюда были французскими. Нгуен приготовил петуха под вином, мидии святого Жака, говядину по-бургундски, улитки в чесночном соусе, салат из раков, утку с апельсинами и сопроводил все это бутылкой «Нёф-дю-пап». Акерману удалось одолеть только половину яств. Он издал протяжный стон, заполнивший время между вздохом и отрыжкой, и положил ложку:
— Можете доесть, если хотите.
Подобное предложение поступило Уилсону впервые. Он чуть не поддался соблазну: матросский рацион обычно имел вкус картона.
— Вас что-нибудь беспокоит, сэр?
Акерман одарил Уилсона надменным взглядом.
— Принимая во внимание иерархический характер наших отношений, — сказал он глухим голосом, — а именно то, что вы являетесь моим служащим, а я вашим нанимателем, сомневаюсь, что между нами допустимо обсуждение предметов сугубо личного свойства.
— Вопросов нет, — ответил Уилсон.
— А, будь оно все проклято! — Голос Акермана вдруг сделался резким. — Кроме как с вами, мне больше не с кем перекинуться словечком на этом судне! — Он стремительно встал, подошел к иллюминатору и прислонился головой к толстому стеклу. — Знаете, я за эти несколько недель наделал много глупостей. Потерял двадцать миллионов долларов. И где? На товарном рынке! Я трахнутый банкир-вкладчик; я ничего не понимаю в товарообороте! А на днях я подсчитал, что за свою жизнь заработал где-то около четырех с половиной миллиардов. Конечно, чтобы сэкономить на налогах, я оценил свое состояние немногим более, чем в миллиард, но у меня еще более двух миллиардов лежит на неучтенных счетах в швейцарском банке, о которых Федеральной налоговой службе ничего не известно. — Он резко обернулся. — Так что давайте донесите этим ублюдкам, получите десять процентов! Теперь мне все равно. Потому что наконец я узнал правду! На деньги не купишь… не купишь… — Он потряс головой, не в силах завершить фразу. По щекам покатились слезы, он шагнул и рухнул на стул у письменного стола.
— Счастья? — предположил Уилсон. Миллиардер протер кулаками глаза и утвердительно кивнул.
— Клэр вышла за меня замуж из-за денег. Думаю, это яснее ясного. Тогда мне казалось, что она любит меня. По всей видимости, я ошибался.
— Клэр?
— Моя бывшая жена. Французская актриса Клэр Денуайер. — Лицо Акермана на какой-то момент просветлело. — Возможно, вы видели ее фильмы: «Страсть Елены», «Елена и холостяки», у нее их целая серия.
— Нет, по-моему, не видел, — ответил Уилсон.
— О, вы, наверное, не понимаете, почему я купил эту яхту и почему пустился в кругосветное плавание. Вокруг света? Я ненавижу море! Вы заметили? Я почти не появляюсь на палубе. Но мне казалось, путешествие — единственный способ забыть эту женщину. Иногда, когда рынок начинает трясти, я могу целый день не вспоминать о ней. Но не сегодня… сегодня…
— Что случилось? — мягко поинтересовался Уилсон. Акерман достал из письменного стола пульт дистанционного управления:
— Вот что произошло!
Монитор видеосистемы на противоположной стене каюты засветился, и Уилсон чуть не свалился со стула. На экране с большой разрешающей способностью появилась обнаженная пара: чернокожий мужчина и белая женщина, застигнутые в момент совершения полового акта. Делали они это по-собачьи. Женщина нагнулась над цветастым диваном (рот открыт, на лице экстаз), мужчина склонился над ней (один глаз закрыт, зубы оскалены). Уилсон невольно отметил, что загорелые бедра женщины, за которые обеими руками держался мужчина, похожи на половинки груши.