Дочь посла
Шрифт:
— Ухожу… совсем!
Этого я не ожидала, сразу даже не нашлась что и сказать. Но его-то я хорошо знаю, он человек слова. Я струхнула не на шутку. Куда же он? Почему так внезапно? Нет, нет, еще раз нет! Я его не отпущу.
— А вдруг старуха соврала?
— Она сказала правду, — ответил он, собирая свои вещи, которые очень любил: ручку-самописку, серую кепку, растрепанную книжку «Тигр снегов».
— Неужели ты не дождешься мамы?
— Нет.
— Почему?
— Как же я теперь подниму глаза на человека, который мне так долго лгал?
Тут со мной что-то случилось.
Сами понимаете, не так-то много времени требуется, чтобы собрать в один узелок мальчишеское добро. Я следила за каждым движением Мусы.
Но как только он схватился за ручку двери, я решила, что мешкать нельзя. Шаура я или не Шаура?
— Постой, — сказала я твердо. — Я с тобой.
— Глупости! — сухо усмехнулся он.
— Ты меня знаешь?
— Знаю, — ответил брат, покосившись на меня.
Конечно, он отлично знал мой характер, поэтому не на шутку встревожился.
Я тоже стала собирать свои вещи; коли уж решено уходить насовсем, то не оставлять же зимнее пальто, да и демисезонное нужно забрать. Я сложила в узелок все свои платья. Не забыла и чулки и носовые платки. В дороге пригодятся и ножницы и иголка с ниткой. Взяла две вилки и нож. Отсыпала в бумажку соли. Ботинки летние, ботинки теплые…
— А где же мои валенки?
Увидев целую груду узелков, маленьких и больших, Муса не выдержал. Как заорет:
— Хватит! Развязывай свои узлы и узелочки! Никуда не пойдешь!
— Отчего же? — совершенно спокойно спросила я.
— Куда я денусь с тобой, дурья голова? Не хватало только тебя с этим барахлом.
— Ах, вон что! — проговорила я. — Значит, ты обо мне беспокоишься? А ты не беспокойся, я как-нибудь за себя постою!
Но храбрилась я только для виду. Разве я сумею оставить маму одну, бросить родной дом? Говорить легко, можно и погорячиться, но, если коснется дела, я ни за что не смогу сбежать из дому. Это ясно как день.
Собрав все узелки, нагрузив себя сколько можно, я взглянула на брата. Мне вдруг показалось, что он растерялся, испугался по-настоящему, увидев меня собравшейся в дорогу.
Отшвырнув свою полевую сумку, подарок папы, он с удрученным видом опустился на стул.
— Ты-то чего сходишь с ума? — спросил он с горечью. — Тебе чего не хватает в этом доме?
Я искренне созналась:
— Тебя не хватает.
В другое время Муса, услышав от меня что-нибудь подобное, только криво усмехнулся бы, но на этот раз он расширенными от удивления глазами уставился на меня. Сразу даже не нашелся что ответить.
Воспользовавшись паузой, я успела сказать:
— Стоит ли, Муса, торопиться… Это же не раз плюнул и пошел! — Я подбирала подходящие к обстановке выражения. — Убежать никогда не поздно. А любое путешествие планируется. Об этом написано во всех книгах. Без плана никто не убегал. Даже Том Сойер.
Это я сказала на всякий случай, чтобы успокоить брата. А что касается Тома Сойера, я уже не припомню, как он убежал: с планом или без плана.
Я говорила и говорила, боясь, что Муса не станет меня слушать; мне хотелось выиграть время. «Хоть бы скорее мама вернулась!» — думала я.
Но, к моему
— Ладно, — вяло проговорил он, — пусть будет по-твоему… Но предупреждаю: маме ни слова. Попадет как миленькой!
Я понимающе кивнула. Но не одному ему заручаться моим словом, я тоже потребовала клятву:
— Поклянись, что не убежишь без меня!
Он отмахнулся с досадой, но все же буркнул:
— Честное слово.
— Пионерское?
— Пионерское.
Поневоле задумаешься…
Мне не хочется верить, что Муса не мой родной брат. Однако после того, как у нас побывала злая старуха, в душу вкралось сомнение. Все чаще и чаще я себе говорю: ну конечно, Муса совсем другой человек, чем я, он совсем не похож на меня ни характером, ни внешностью.
У меня глаза, например, не то серые, не то зеленоватые, одним словом ни то ни се. «Две капли озерной воды», — говорит о них моя мама. А волосы густые и черные, я даже не знаю, на что они похожи — может быть, только на тот лак, каким выкрасил свои стулья отец Дальвоса; нос у меня тоже не удался: он меньше пуговки.
Мусе повезло. У него нос большой и острый, как надо! Волосы редкие, каштановые, как говорит о них моя подруга Асия. Но она и сама не знает, почему такие волосы называют каштановыми, я — тоже. Глаза у брата карие, золотистые, вот бы и мне такие!
И в школе мы совсем не похожи. На каждом родительском собрании Мусу хвалят, классный руководитель Даима-апай называет его и усидчивым, и серьезным, и старательным. Такого обо мне никогда не говорят.
И в смысле отметок ему везет.
У него какой-то талант быть дисциплинированным, здорово он это умеет. А мне дисциплина совсем не дается. Только с начала этого года я два раза попадала в стенную газету и один раз проработали на совете пионерской дружины.
Первый раз обвинили в том, что я разбила окно в своем классе. Тут никакой моей вины не было. Если бы во время перемены Сашка не толкнул меня, то, конечно, стекло не разбилось бы. Ладно, я осталась виноватой… Второй раз попало за кино. Если бы девочки не допекли меня тем, что я не осмелюсь во время уроков сходить в кино, я никогда бы не подумала о дневном сеансе.
Муса не любит мечтать да фантазировать. Он какой-то серьезный. И в этом мы не похожи друг на друга. А я «неисправимая выдумщица, просто беда!» — как считает мама. В прошлом году за выдумку мне влетело, как никому.
Однажды по пути в школу я увидела пожар. Вернее говоря, пожара еще не было, только густой дым неожиданно повалил из окна четвертого этажа. Недолго думая, я забежала в телефонную будку и набрала ноль один.
Другая девочка, быть может, этим бы и ограничилась: помогла беде — и довольно с нее. Я же не такая. Мне обязательно надо оставаться до конца, пока совсем не потушат пожар. Конечно, о школе я и думать забыла. Это бы еще полбеды, но дернуло меня написать об этом отцу.