Дочь последнего дуэлянта
Шрифт:
– Вы тоже здесь, мадам? – осведомился он. – Благодаря какой случайности? Или, возможно, вы предчувствовали мое возвращение?
– Да, да, да! Именно предчувствовала! Я знала, что должна сюда приехать. А вам, я полагаю, не терпится познакомиться с вашим сыном?! Он прехорошенький! Настоящий ангелок!
– Стало быть, на меня не похож.
– Будет похож, когда вырастет. Ну идемте! Идемте же со мной! Мы посмотрим на него вместе.
Клер-Клеманс тянула мужа за рукав, но напрасно.
– Мадам! Мои ноги, увы, не успели забыть о множестве лье, которые я проскакал в седле. Я весь в дорожной грязи и пыли. Сделайте милость,
Клер-Клеманс тут же расплакалась в голос, как маленькая девочка, и обрушила на мужа поток всхлипов и упреков, жалуясь, что он не любит сына и ее тоже, что мгновенно привело герцога в ярость.
– Вытрите слезы, мадам. Я обогнал свою армию, к которой вернусь завтра, чтобы насладиться минутой покоя, нежности и изящества в лоне моей семьи!
– А я? Разве я не ваша семья? Но вы хотели навестить совсем не семью, а эту дю Вижан, за которой увиваетесь и из-за которой хотите разрушить наш брак! Из-за нее вы знать не хотите вашего сына!
– О, боже! – возопил молодой человек. – Избавьте меня от глупых упреков! По крайней мере, на этот вечер! Я выйду в сад подышать свежим воздухом и не хочу видеть вас здесь, когда вернусь. Пойдемте, Изабель! Мне просто необходимо услышать, как вы смеетесь!
И неожиданно для всех он схватил девушку за руку и устремился прочь из залы, увлекая ее за собой в сад, нисколько не думая о тех, кого оставил строить догадки. Они добежали бегом чуть ли не до озера, как вдруг Изабель, вскрикнув, упала в траву: подвернулся каблук ее атласной туфельки, и она повредила ногу.
– Что такое? – спросил Людовик нетерпеливо.
– Если вы надеялись услышать мой смех, то вряд ли его услышите. Боль ужасная! – сообщила Изабель и, приподняв край юбки, стала, закусив губу, растирать щиколотку.
– Дайте-ка я посмотрю!
Он встал рядом с ней на колени, взял пострадавшую ногу и ощупал щиколотку с неожиданной деликатностью, однако его пальцы заскользили вверх к лодыжке, за что он получил шлепок по руке, и Изабель опустила юбку.
– Выше ничего нет, кузен, искать не стоит! Мне уже лучше, и, если вы соизволите помочь мне встать, я буду вам бесконечно благодарна.
– Не будем спешить! Я думаю, вашу ногу нужно опустить в воду. И потом, разве не чудесно посидеть здесь, на травке, и полюбоваться прекрасным видом? Я всегда любил Шантийи, и особенно это место. Когда был малышом, помню, удирал от гувернеров и усаживался как раз здесь, где мы с вами сидим. Ловил тут бабочек, лягушек, всякую живность. Однажды даже свалился в воду, и, если бы не сторож, который наблюдал за мной издалека, я бы наверняка утонул.
– Вы, наверное, очень испугались?
– Как ни странно, не очень. День был знойный, а вода такая приятная, прохладная. Мне часто хотелось сюда вернуться, когда усадьбу у нас отобрали. Особенно я сожалел об этом уголке парка. Я вспоминал о нем, как об утраченном рае. И вот сегодня вечером я вернулся в свой рай вместе с вами. Я вижу перст судьбы, которая остановила нас именно в этом месте.
Он придвинулся к Изабель, сердце у нее замерло, она почувствовала, что сейчас окажется в его объятиях… Но тут же сморщила носик: любовь ее жизни отчаянно пахнул потом, смазочными маслами и немытым телом, давно не мытым, не днями, а неделями, потому что, так же как господин принц, его отец, господин герцог считал попечение о
– Нет, монсеньор, пожалуйста… Только не в этот вечер…
– Почему? Я просто умираю, как хочу вас! – и вдруг его осенило, ему показалось, что он понял причину. – А-а, сегодня вам… нельзя?
Да-а, поэтическое объяснение, какого ожидала Изабель, прозвучало в совершенно иной тональности, но она рассмеялась.
– Дело в другом, кузен, я думаю, что о нас беспокоятся, и совсем не хочу огорчать нашу дорогую принцессу. Она так счастлива, что вы вернулись.
В самом деле, небольшой отряд факельщиков был уже отряжен на поиски беглецов.
– Больше, чем вы, это уж точно, – пробурчал Людовик. – Но если вы так настаиваете, хорошо, вернемся!
– А на что вы, собственно, жалуетесь? Я исполнила вашу просьбу. Разве я не засмеялась?
– А мне еще хотелось, чтобы вы закричали от удовольствия! Вам нужно будет через это пройти, моя красавица, – процедил он сквозь зубы.
– Но пока окажите мне честь и предложите руку, мне в самом деле очень больно наступать на ногу.
Людовик повиновался, сначала с неохотой, но, когда понял, что Изабель не притворяется, стал очень заботлив и подхватил ее на руки.
– Держите меня за шею, – приказал он. – Так мне будет легче нести вас.
Изабель исполнила приказание и внезапно почувствовала себя гораздо лучше. Хотя запах никуда не делся, но смущал он ее теперь гораздо меньше. Возможно, из-за странного ощущения, что она наконец-то заняла подобающее ей место и оно останется за ней навсегда. Изабель героически боролась с желанием опустить голову на крепкое плечо – и не опустила. И поздравила себя с победой, когда в ухо ей вонзился его требовательный голос.
– Носилки! Кресло! Что угодно! Вы, оказывается, куда тяжелее, чем казались на первый взгляд, – заявил герой с присущей ему любезностью.
– А вы, оказывается, не такой сильный, как я думала, – заявила она в ответ, разозлившись на такой бесславный конец их вечерней прогулки, которая поначалу представлялась ей романтической.
Четверть часа спустя Изабель отнесли в комнату, которую она обычно делила с Мари де ла Тур, но на этот раз осталась в ней одна, так как Мари уехала к заболевшей матери. Бурдело осмотрел ногу Изабель и вынес свой приговор: обыкновенное растяжение, растер распухшую щиколотку бальзамом, который, по счастью, не имел запаха, туго забинтовал ногу и рекомендовал на протяжении нескольких дней наступать на нее только при крайней необходимости. Скоро все будет в порядке, независимо от того, будет Изабель стоять на одной ноге, сидеть или лежать…
Изабель не стояла, не сидела, а лежала, но никак не могла заснуть и совсем не из-за ноги. Она все думала об удивительном вечере, когда так неожиданно прискакал Людовик и был занят ею гораздо больше, чем всеми остальными, даже больше, чем своей божественной сестрой. Воистину чудо из чудес! Неужели Людовик, который был женат – несчастливо, но все же! – и влюблен в красивую девушку, не скрывая своего желания ради нее развестись, имевший, по слухам, одну или две недолгие любовные связи, внезапно влюбился в нее? В том, что он желал ее, не было никаких сомнений, но таких мужчин вокруг нее немало. Многих влекла к себе ее юная расцветшая красота, но она хотела завоевать его сердце. Хотела быть любимой, как любила сама: сердцем, душой и телом.