Дочь регента
Шрифт:
— То есть вы дезертировали, — сказал, улыбаясь, шевалье.
— Я последовал примеру Кориолана и великого Конде, что мне показалось достаточным извинением в глазах потомства, — продолжал Дюбуа. — Итак, я участвовал как актер, в чем должен признаться, поскольку мы решили ничего не скрывать друг от друга, участвовал как актер в битве при Мальплаке, только, вместо того чтобы находиться по одну сторону ручья, я находился по другую, вместо того, чтобы стоять спиной к деревне, я стоял к ней лицом. И думаю, что это перемена места была весьма удачной для вашего слуги: королевский итальянский полк оставил на поле битвы восемьсот человек, моя рота была изрублена на куски, товарищ, с которым я делил постель, разорван пополам одним из семнадцати
— И что же с вами сталось? — спросил Гастон, начавший испытывать некоторый интерес к полной приключений жизни мнимого капитана.
— Не говорите! Одиночество заставило меня просить службы у его католического величества, которое, я должен сказать к его чести, любезно снизошел к моей просьбе. Через три года я был уже капитаном, но из жалованья в тридцать реалов в день у нас удерживали двадцать и при этом еще без конца говорили, что мы должны высоко ценить честь, которую нам оказывает король Испании, занимая у нас деньги. Такое помещение капитала казалось мне недостаточно надежным, и я попросил своего полковника разрешить мне покинуть службу его величества, вернуться на мою прекрасную родину и снабдить меня какой-нибудь рекомендацией, которая защитила бы меня от преследований по поводу моего поведения в битве при Мальплаке. Полковник посоветовал мне обратиться к его светлости принцу Селламаре, и тот, распознав во мне природную склонность повиноваться приказам, не обсуждая их, лишь бы они были отданы приличествующим образом и сопровождались определенного рода музыкой, совсем было собрался сделать меня активным участником пресловутого заговора, получившего его имя, как вдруг все это дело провалилось, как вы знаете, из-за двойного предательства этой дрянной Фийон и жалкого писца по имени Бюва. Но, так как его высочество справедливо рассудил, что дело это только отсрочено и не все еще потеряно, он рекомендовал меня своему преемнику, которому, я надеюсь, мои мелкие услуги будут в той или иной мере полезны и которого я от всего сердца благодарю за предоставленный мне счастливый случай познакомиться со столь совершенным кавалером, как вы. Итак, прошу вас, шевалье, считать меня своим покорным и преданным слугой.
— Мое дело к вам, капитан, ограничится тем, что я попрошу вас представить меня герцогу, ибо он единственное лицо, которому полученные мной указания позволяют мне открыться; я также должен передать ему послание барона де Валефа. Итак, я в точности следую этим указаниям и прошу вас, капитан, представить меня его светлости.
— Сегодня же, сударь, — сказал Дюбуа, принявший, казалось, решение, — через час, если вам угодно, и если это необходимо, то через десять минут.
— Как можно скорее.
— Послушайте, — ответил Дюбуа, — я немного поспешил, сказав вам, что сведу вас с его превосходительством через час. В Париже ни в чем нельзя быть уверенным: быть может, он не предупрежден о вашем приезде, или не ждет вас, или я его не застану дома.
— Я это понимаю и буду терпелив.
— А может быть даже, — продолжал Дюбуа, — мне что-либо помешает заехать за вами.
— Почему?
— Почему? Черт возьми, шевалье, сразу видно, что вы в Париже в первый раз.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, сударь, что в Париже есть три полиции, совершенно разные и несхожие, но они, тем не менее, объединяют свои усилия, когда нужно помешать честным людям, которые всего-то и хотят, что свергнуть
— Великий негодяй! — подхватил Гастон. — Вы мне ничего нового не сообщили, я это знаю.
Дюбуа поклонился: роковая улыбка играла на его обезьяньей мордочке.
— Ну и что же нужно, чтобы ускользнуть от всех трех полиций? — спросил Гастон.
— Большая осторожность, шевалье.
— Просветите меня, капитан, вы, кажется, более в курсе этих дел, чем я. Вам известно, я не более чем провинциал, вот и все.
— Ну что же! Прежде всего важно, чтоб мы не жили в одной гостинице.
— Вот черт! — ответил Гастон, вспомнив, что он дал этот адрес Элен. — Мне это очень неудобно, у меня есть причины остаться здесь.
— Пусть вас это не беспокоит, шевалье, тогда перееду я. Займите одну из моих комнат — эту или ту, что на втором этаже.
— Я предпочитаю эту.
— Вы правы. Первый этаж, окно на одну улицу и потайная дверь на другую. У вас верный глаз, и из вас может выйти что-нибудь путное.
— Вернемся к делу, — сказал шевалье.
— Да, верно. О чем я говорил?
— О том, что, может быть, не сможете сами заехать за мной.
— Да, но в этом случае будьте внимательны и идите только с тем, кто представит надежные доказательства.
— Скажите, по каким условным знакам я смогу узнать того, кто придет от вашего имени?
— Прежде всего, у него должно быть от меня письмо.
— Я не знаю вашего почерка.
— Это верно, я дам вам сейчас образец.
Дюбуа сел за стол и написал несколько следующих строк:
«Господин шевалье!
С полным доверием следуйте за человеком, который вручит Вам эту записку, я поручил ему проводить Вас в дом, где Вас ждут герцог Оливарес и капитан Ла Жонкьер».
— Держите, — продолжал он, подавая ему записку, — если кто-нибудь придет от моего имени, он вручит вам подобный автограф.
— И этого будет достаточно?
— Безусловно, нет. Помимо записки, он вам должен показать половину золотого, а у дверей дома, куда он вас отведет, вы спросите у него третий опознавательный знак.
— Которым будет?..
— Которым будет бумага.
— Хорошо, — сказал Гастон, — при этих предосторожностях нас поймают, если только черт попутает. Итак, что я сейчас должен делать?
— Ждать. Вы не собираетесь выходить сегодня?
— Нет.
— Прекрасно. Сидите смирно и тихо в гостинице, здесь вы ни в чем не будете нуждаться. Я сейчас рекомендую вас хозяину.
— Спасибо.
— Дорогой господин Шампань, — сказал, открывая дверь, Ла Жонкьер Тапену, — вот шевалье де Шанле, он занимает мою комнату, рекомендую вам его как самого себя.
Потом, закрыв дверь:
— Этот юноша просто клад, господин Тапен, — сказал Дюбуа вполголоса, — вы и ваши люди должны не спускать с него глаз, вы мне за него отвечаете головой.
XVI. ЕГО СИЯТЕЛЬСТВО ГЕРЦОГ ОЛИВАРЕС
Расставаясь с шевалье, Дюбуа, как это уже не раз с ним бывало, пребывал в состоянии восхищения, оттого что Провидение дало ему еще один случай держать в руках все будущее регента и Франции. Проходя по общему залу, он увидел Глазастого, который беседовал с Тапеном, и сделал ему знак следовать за собой. Читатель помнит, что именно Глазастому было поручено организовать исчезновение настоящего Ла Жонкьера. Выйдя на улицу, Дюбуа с большим интересом спросил, что же сталось с достойным капитаном. Оказалось, что тот, связанным, с кляпом во рту, был доставлен в башню Венсена, чтобы не стеснять действий правительства. В те времена существовала система превентивных мер, весьма удобная для министров.