Дочь роскоши
Шрифт:
– Мама, я не… я не виновата…
Мать хлестнула Дебби по губам. Та упала, ударившись плечом о шкаф. Что-то внутри со стуком упало с полки вниз.
– Ах ты, мерзкая потаскушка! – Она снова хлестнула Дебби, но на этот раз ей удалось избежать удара, и она проскользнула мимо матери в дверь.
– Я ничего не могла сделать! Ничего! Он заставляет меня!
– Тебе это нравится – сама знаешь! – Это вступил Барри.
– Мне не нравится! Я это ненавижу! Я тебя ненавижу…
– Ты – ненасытная!
– Я ненавижу это!
– Вечно бродит тут, почти раздетая! И сама просит – проклятая сучка!
– Я не прошу! Это неправда! Ты меня принуждаешь! Он принуждает меня!
– Врунья!
– Заткнитесь!
Дебби попятилась. Оказавшись в холле, она повернулась и бросилась вверх по лестнице, ее босые ступни шлепали по выношенной ковровой дорожке. Она буквально ввалилась в свою комнату и захлопнула за собой дверь. Она сильно дрожала, дыхание вырывалось сухими рыданиями, а потом неукротимым потоком по щекам заструились слезы. Дебби все еще слышала доносившиеся снизу громкие голоса, но ей казалось, что они звучат где-то далеко.
Это было несправедливо – несправедливо! Она никогда не поощряла эту деревенщину – неужели она могла бы! Но ее мать не поверила ей. Она боготворила землю, но которой ступал этот ублюдок.
Дебби упала навзничь на свою кровать, горько зарыдала и свернулась калачиком, накрыв голову подушкой, чтобы не слышать злые голоса, звучавшие там, внизу. А когда сотрясавшие ее рыдания прошли, она уже знала, что будет делать. Она больше не останется здесь, под одной крышей с ними – ни дня дольше. Она уедет – поедет в Лондон, она ведь всегда себе это обещала, и теперь она поедет.
Она встала, надела мини-юбку и хлопковую водолазку, повесила несколько цепочек на шею, прицепила большие позвякивающие серьги. Потом она извлекла из верхнего ящика гардероба свой старый школьный портплед и начала швырять туда вещички. Их у нее было немного: кое-какая дешевая одежонка, немного бижутерии, косметика, фен и парочка кассет с любимыми записями. Она порылась в своем видавшем виды шкафу в поисках футляра из-под своих старых солнечных очков, который использовала как тайный кошелек, – мать не преминула бы ограбить ее, если бы ей приспичило выпить или выкурить пачку сигарет. Она вытащила деньги на билет до Лондона, а потом засунула футляр в портплед – под одежду и свои любимые белые пластиковые туфли. Сверху она положила обожаемую мягкую игрушку – пушистого медвежонка-коалу, которого берегла с детских лет, а также аккуратно обернутый поэтический сборник: она умудрилась заиграть и не вернуть его в школьную библиотеку, потому что ей очень нравились некоторые стихотворения из него. Потом Дебби застегнула молнию портпледа, набросила свой жакет из кожезаменителя и взяла сумку.
Она открыла дверь спальни, выскользнула на лестничную площадку и прислушалась. Возбужденные голоса стихли, но зато из спальни матери доносились специфические звуки. Ее мать и Барри трахались. При мысли об этом у Дебби к горлу подступила желчь. Она быстро тихонько прошла мимо двери спальни и вниз по лестнице, боясь услышать резкий голос матери, вопрошавший, куда это она направляется, хотя и понимала, что они теперь слишком заняты, чтобы обратить внимание на что-либо.
На кухне она завернула себе сандвич с мармеладом, который обычно делала на завтрак, в кусок пленки и положила его в сумку. В этот миг ей казалось, что она никогда не захочет есть, но здравый смысл подсказывал, что вскоре она проголодается. Потом вышла через заднюю дверь и закрыла ее за собой.
На улице было прохладно, свежо. Дебби дрожала больше от нервного возбуждения, чем от холода. Она
Она уходит, она едет в Лондон, чтобы кем-то стать. А назад она больше не вернется. Никогда!
Но только все это было утром. А теперь, несколько часов спустя, когда она сидела, съежившись в глубоком кресле, на Паддингтонском вокзале, замерзшая, голодная и немного испуганная, Дебби почти хотела оказаться дома, где по крайней мере могла бы согреться, приготовить себе выпить что-нибудь горяченькое, не раздумывая, может ли она это себе позволить. Но уж слишком поздно менять решение. Она не вернется в Плимут. Ее мать начнет орать на нее, будет спрашивать, где, черт побери, она шлялась, но через денек-другой все забудется и повторится, как всегда.
Все. При этой мысли решимость Дебби укрепилась. Она не может вернуться, снова оказаться в ловушке и вести эту жизнь, которую ей уготовила мать. Вечно злобная, она обвиняла дочь во всех смертных грехах, включая то, что она выросла и стала красивой девушкой, в то время как мать быстро превращалась в потрепанную старую потаскуху. Она не вернется к Барри и его мерзким требованиям. Он снова начнет лезть к ней, лишь только ее мать отвернется. Она не может вернуться – и не станет. Все, разрыв. И все, что ей надо сейчас, – это выстоять до конца.
– Эй, дорогуля, ты тут совсем одна?
Дебби ошарашенно подняла голову.
– Вы со мной говорите?
– Ну, я вроде никого поблизости не вижу, а ты?
Это был моложавый мужчина с тонким носатым лицом и волосами до плеч, стянутыми на затылке в хвост. На нем были расклешенные джинсы, башмаки на платформе и огромное количество украшений.
– Не надо так бояться! – Он засмеялся, вытащил пачку сигарет и протянул ей. – Хочешь?
Дебби покачала головой.
Он прикурил и выбросил спичку.
– Только что приехала сюда, да?
Дебби кивнула.
– Сбежала из дома, а теперь некуда пойти? Я знаю – это ведь старая история. Хочешь кровать на ночь?
Кровать. Он предлагает ей райское наслаждение. Какой-то миг Дебби колебалась, но только миг. Она знала, кто это – слышала о такого рода типах. Это сводник, рыскавший по улицам и вокзалам в поисках новых девочек, которым некуда деться, беглянок, приехавших в Лондон. Если она сейчас с ним пойдет, это станет началом следующей степени ее падения. Не для того она удрала от Барри, чтобы кончить уличной шлюхой. Она крепко прижала к себе сумку и отвела взгляд от его носатой физиономии.
– Нет, благодарю вас.
– Это приличная комната, не свинарник. Пошли, дорогуша.
– Я же сказала, нет.
Губы его изогнулись в ухмылке, а она почувствовала страх, осознав, насколько была одинокой и беззащитной. Тогда он пожал плечами.
– Ну как хочешь.
Она проследила, как он уходит, а потом встала и направилась ко входу в вокзал. Ей надо убираться отсюда, убираться. Могут еще прийти такие же, вроде него, что слоняются по платформам; а может, полицейский начнет ее расспрашивать. Они могут отправить ее домой или, хуже того, заберут в приют. Когда-то давно Дебби уже была в приюте, но на всю жизнь возненавидела его. Запах этого детского дома: смешанный аромат дезинфекции с капустой и вареной рыбой, вонь от прописанных детских кроваток долгое время преследовали ее в кошмарных снах. Сейчас ей было пятнадцать, но она понимала, что по возрасту ее еще могут забрать в приют, если так распорядятся власти.