Дочь седых белогорий
Шрифт:
Устный договор тут же скрепили крепким рукопожатием, обоюдными объятиями, чувственными поцелуями и, конечно же, очередной – уже лишней для Загбоя – дозой огненной воды. Плохо контролируя свои действия, развалившись у горящего костра, счастливый тунгус пел свою песню, связывая монотонный мотив с окружавшим его миром. Он пел о дружбе с русским, которого считал купцом. О том, что Дмитрий очень хороший и добрый человек. О предстоящем переходе на юг, об опасностях и непредвиденных преградах, что будут подстерегать аргиш во время пути и о том, как он, Загбой, будет их преодолевать.
Ему казалось, что сегодня ему подпевает весь мир: весёлое пламя костра, вековые
Загбой не мог предвидеть, что готовит ему судьба в его дальнейшей жизни, как не мог заглянуть в будущее. Знать бы, что кроется за ласковыми словами русского купца, что стоят льстивые речи и почему Дмитрий не поскупился щедрой покрутой. Если бы мог охотник представить, что дурман огненной воды притупил его разум, слух, затуманил взгляд, поэтому он вовремя не расслышал в вечерних песнях костра и тайги не песни радости и счастья, а робкое предупреждение о коварстве. Он не слышал злобного, недовольного ворчания собак, резкого хорканья насторожившихся оленей, предсказывавших беду. Опьянённое алкоголем сознание не услышало призывных возгласов, обречённых слёз дочери, которая в эту ночь стала женщиной.
Цена девичьих кос
Седьмой день движется на юг аргиш. Караван из двадцати четырех оленей растянулся длинной, связанной уздечками цепью. Издали, с некоторого расстояния, он похож на большую серую змею, огибающую препятствия и преграды, встающие на ее пути. Вот голова змеи нырнула в кедровую колку, запетляла между лохматых стволов деревьев, не останавливаясь, выползла на заснеженную поляну, растянувшись длинным телом, упала в неглубокий овраг, медленно поползла в гору. Всё ближе к срезу гребня её необыкновенное, комковатое тело. Всё громче нарастающее шипение.
С каждым метром становятся различимы очертания серых звеньев цепи. И вот уже более отчётливо видно вытянутую, мохнатую гадюку, которая вдруг превращается в сороконожку. Шумное шипение скользящего тела разбивается в частую поступь оленьих ног. Резкое, отрывистое дыхание, редкое, монотонное понукание каюра… Мохнатые волосы сороконожки превращаются в небольшие, короткие рога. Три черные точки на серой массе – в людей. Звенья цепи – в двадцать четыре оленьих тела. Чем дальше движется караван, тем яснее приметы наступающей весны. С каждым днём светлее, теплее, чище воздух. Всё короче отрезки времени между вечерней и утренней зарёй.
По ночам слышится робкая незамерзающая капель. Где-то под толщей снега журчит весёлый ручеёк. На солнцепёках вырезались первые пятаки проталин. На них, как будто по чьему-то негласному приказу, вылезла молодая зелень травы. Уверенный подснежник, едва проклюнувшись из земли, протянул навстречу солнцу белые и фиолетовые лепестки.
В прозрачном, бесконечном небе с громкими, призывными криками навстречу людям полетели косяки уток, гусей и белоснежных, царственных лебедей. Чувствуя призывные вздохи матери-природы, уважительно уступая дорогу каравану, на север торопливо бегут пугливые сокжои. Заблаговременно скрываясь в чаще, за ними крадутся величественные сохатые. Перерезая тайгу в самых непредвиденных местах, «как по шнуру», в разных направлениях переходят «босоногие» медведи.
Свежей сыростью вздохнула
На правах проводника Загбой едет во главе каравана. Под ним крепкий, молодой, сильный учаг. Своего верхового оленя он привязал сзади, в повод, навьючил на него потки со спальниками и шкурами для чума. Груз лёгок и не так утомляет животное в дороге. Расчёт охотника прост, как меняющийся день. Его олень идёт легко и свободно, не напрягаясь, без потери лишних сил. Завтра он поедет на нем, а молодого учага, наоборот, поставит в повод. Таким образом, ежедневно меняя оленей, Загбой бережёт силы животных. И это оправданно. Отдохнувший олень идёт быстрее и проходит за день большее расстояние. Таким же образом поступают Дмитрий и Ченка.
Учитывая погодные условия и время года, опытный проводник ведёт аргиш по вершинам белогорий. Там, наверху, весна ещё только предъявляет свои права. В отличие от долин, где снег в дневное время расплывается кашей, в горах он плотный, спрессованный, как цемент. Это даёт преимущество в передвижении: олени идут легко, свободно, не проваливаясь в снег. Высота белогорий, чистые поляны, низкие хребты, в отличие от захламлённых речных займищ, крутых прилавков, вскрывшихся болот, зыбунов и топей, позволяют каравану двигаться быстрее.
У Загбоя отличное настроение! Он счастлив, что ведёт большой аргиш из двадцати четырёх оленей, которые по окончании перехода будут его. Семь учагов везут на своих спинах его продукты, оружие и провиант. Он благодарит судьбу за встречу с русским купцом, который подарил ему так много дорогих подарков и обеспечил беззаботное существование на долгое время.
Об этом он поёт в своей длинной монотонной песне. За плечами охотника новое переламывающееся ружьё, которое можно заряжать быстро, металлическими патронами. Новое оружие не знает промаха! Два дня назад он добыл с ним молодого, любопытного сокжоя. А за весь путь, что они прошли караваном от берегов Светлой речки, не слезая со спины учага, он подстрелил пять зайцев, десять куропаток и двух глухарей.
У Ченки теперь тоже есть ружьё. Новая, шомполная, малокалиберная винтовка, из которой она ещё не сделала ни одного выстрела. Но это не беда. Ченка отлично стреляет из лука, с двадцати шагов попадает в маленькую, рамером с ноготь, метку. А это значит, что свинцовой пулей дочь поразит добычу на гораздо большем расстоянии. Теперь Ченка будет промышлять белку одна, без отца, и добудет много пышнохвостых красавиц.
На поясе Загбоя в кожаных ножнах болтается острый охотничий нож. Его сталь прочна и крепка, как гранит. Изящная форма лезвия напоминает маховое перо лебедя. Костяная рукоять выточена из бивня мамонта. На правой стороне ручки вырезана сценка охоты человека на медведя. На левой – аскыр, скрадывающий токующего глухаря. Когда Дмитрий подарил Загбою этот нож, он обрадовался. Рассматривая настоящее произведение искусства, спросил о том, что за мастер делал этот нож. Дмитрий ответил, что человек живёт очень далеко, где-то в городе, и встреча с ним невозможна, потому что он умер.