Дочь Шидзуко

Киоко Мори

Да, в этом заколдованном доме никогда не будет идеальной чистоты. По два-три раза в день она с тряпкой в руках заглядывала в каждый угол: только что она вытирала пол под книжным шкафом, и вот снова пылища. Не иначе как с проклятого чердака. Ее просто трясло от ярости.

Но все-таки Ханаэ чайный сервиз на чердак не отнесла. И не только потому, что ей не хотелось увеличивать количество «барахла»: ее тронуло робкое стремление мужа пощадить ее чувства. Он проявил тактичность, в сущности речь шла о пустяках: ну, что, в самом деле, значит эта старая посуда? Однако когда Ханаэ видит сервиз, что-то колет у нее внутри. И Хидеки это понял.

С трудом оторвав взгляд от буфета, Ханаэ взяла тряпку и ведро и снова пошла

в ванную, чтобы продолжить уборку. Внезапно ее прошиб пот, пальцы побелели. Ей вспомнился недавний визит к врачу.

Доктор сказал, что она никогда не сможет иметь детей.

— Боюсь, вы обратились ко мне слишком поздно, — констатировал он. — Надо было бы пораньше, когда вы заметили нарушение менструального цикла.

— Но это случилось шесть лет назад, тогда я вообще не думала о ребенке.

Доктор растерялся: до него дошло, что шесть лет назад Ханаэ могла бы стать матерью- одиночкой.

Этот вопрос постоянно мучил Ханаэ: Почему Хидеки тогда был против ребенка? Ведь он зарабатывал достаточно, чтобы содержать ее и младенца. Она могла бы даже бросить работу. На его месте многие состоятельные мужчины поступили бы именно так: не разводиться и вляпываться в скандальные истории, а жить на два дома — обычное дело. Шесть лет назад, когда они были любовниками, Хидеки повел себя неправильно. Уже тогда он мог догадаться, что Шидзуко рано или поздно покончит с собой: наверное, он замечал странности в ее поведении, он мог все предвидеть и заранее спланировать свою дальнейшую жизнь. А он скрывал их затяжной роман.

Когда у Ханаэ прекратились месячные, Хидеки сначала встревожился: неужели она беременна? — и отправил ее в клинику, находившуюся в Вакаяме, в двух часах езды поездом от Кобе (он опасался, что в городе станет известно о ее беременности). Несколько месяцев исследований неизменно давали отрицательные результаты. Повод для волнений отпал. Ханаэ хотелось проконсультироваться у какого-нибудь медицинского светила, но Хидеки убедил ее, что она абсолютно здорова. И вот результат: она бесплодна.

Уже после свадьбы Ханаэ все же побывала у специалиста.

— Может, еще есть надежда? — допытывалась она у врача. — Ведь существуют хорошие лекарства.

— Госпожа Окуда, — доктор старался «позолотить пилюлю» — я бы не рекомендовал вам эти средства. Их надо принимать годами, но и тогда нет гарантии, что они помогут. Будь вы помоложе, шансы остались бы. Но вам 36, и у вас никогда не было беременности. Уверен, любой доктор вам скажет то же самое.

Ханаэ расплакалась прямо в кабинете врача.

— Сочувствую вам, — сказал доктор. — Вы, наверное, хотели подарить своему мужу сына?

Ханаэ стиснула зубы, сдерживая рыдания.

— Не знаю, утешит ли это вас, но сейчас многие полагают, что дочь ничуть не хуже сына. Тем более, если речь о дочери господина Окуды. Я слышал, что она очень умная и талантливая девочка. Моя дочь учится в одной школе с ней, она просто восхищается вашей падчерицей. Прожужжала мне все уши о том, что ее уже во второй раз избрали старостой класса.

«Вот так всегда, — с раздражением думала Ханаэ. — Только и слышишь, какая Юки умная и талантливая. Этим все дают мне понять, что я должна быть на седьмом небе, заполучив чудо-падчерицу». И, главное, нечего возразить. Приходится выслушивать комплименты с вежливой улыбкой — при том, что они с Юки едва разговаривают друг с другом.

Автоматически орудуя тряпкой, переходя из комнаты в комнату, Ханаэ не переставала проворачивать в памяти все, что ее раздражало последние три года.

Когда она добралась до комнаты Юки, было уже почти пять часов. В комнате идеальный порядок. Письменный стол не завален книгами и бумагами, как бывало раньше, книжные полки в порядке. На полу ничего не валяется. Ковер Юки чистила пылесосом чуть ли не каждое утро. «Наверняка так старается, чтобы я поменьше толклась

в ее комнате», — заключила Ханаэ. Она решила проверить ящики письменного стола, но, как всегда, они оказались запертыми, а ключи, должно быть, в школьном ранце Юки — Ханаэ никогда и нигде не могла их найти. «В том, что она держит все под замком, есть что-то нездоровое, — пожаловалась она как-то мужу. — Когда твоя дочь подрастет, она станет замкнутой, скрытной особой». Хидеки ничего не ответил. Он не отрицал, что держать все под замком — дурная привычка, но и не собирался беседовать с дочерью на эту тему. Его пассивность и равнодушие больше всего бесили Ханаэ. Нельзя сказать, что он вставал на сторону Юки — такое было лишь раз, когда речь зашла о любимым сервизе

Шидзуко. Но и в этом случае он не хотел сделать дочери приятное, не сказал ей, что отстоял судьбу сервиза именно ради нее. Он, как и Ханаэ, избегал общения с Юки, — за неделю мог обменяться с ней лишь несколькими дежурными фразами. И здесь, как считала Ханаэ, он вел себя не лучшим образом: будь он более внимательным и заботливым мужем, он ради блага жены вплотную занялся бы воспитанием своей неуправляемой дочери. Но его прежде всего заботил собственный покой.

Ханаэ открыла дверь шкафа и наконец-то увидела то, к чему можно было придраться: шкаф был забит старой летней одеждой, которую Ханаэ давно просила выбросить. Здесь валялись юбки и платья, ставшие для падчерицы или короткими, или по расцветке и фасону слишком детскими. Хотя Юки за последние три года заметно выросла, она по-прежнему оставалась худенькой, и кое-что из одежды было ей впору. Но выглядела она в ней нелепо. Весь этот, по мнению Ханаэ, хлам был сшит матерью Юки, в этом и был весь секрет. Прошлым летом мачеха потребовала, чтобы Юки отнесла это тряпье на помойку. Что скажут люди, увидев, как Юки в короткой юбке демонстрирует всем свои костлявые коленки! Подобные наряды падчерицы дадут повод думать, что Ханаэ и Юки не ладят друг с другом. Будут говорить на каждом углу, что мачеха — изверг, и бедная падчерица ходит в обносках. От такой мысли у Ханаэ кровь прилила к щекам: это несправедливо! Она каждый год покупает Юки новые хорошие вещи, но та даже не примеряет их. Причем все куплено на вырост — можно носить несколько лет кряду. И где эти добротные вещи? Из новой одежды на плечиках висит только то, что купила сама Юки на собственные деньги (прошлым летом она подрабатывала в городской библиотеке — расставляла по полкам книги, возвращенные читателями). «Вкус у нее не ахти какой, — поморщилась Ханаэ, разглядывая платья кричащей расцветки индийского производства и майки, украшенные радугами или цветами. — Ну, Бог с ними. Многие сверстницы Юки щеголяют в такой одежде. Соседи, по крайней мере, не будут удивляться. А вот вещи, сшитые покойницей, надо выбросить!»

Сделав глубокий вдох, Ханаэ принялась срывать с плечиков старую одежду падчерицы. Размеренные движения успокоили ее. Она свернула «тряпки» в тугой узел, чувствуя отвращение к ним. Зачем так старалась Шидзуко, часами вышивала дурацкие цветы на платьях и кофтах — и для кого? Для никчемной девчонки-сорванца! Немудрено, что муж охладел к ней. А она сидела ночами в одиночестве, и в ее душе скапливалась, как пыль, безнадежная грусть, и наступало тихое помешательство. После этого в ее воспаленном мозгу и родилась мысль уйти в мир иной.

Прижав старую одежду к груди, Ханаэ стала спускаться вниз по лестнице. Тюк тряпья ограничивал ей обзор, и она шла осторожно, боясь оступиться. Поглощенная этим занятием, Ханаэ не услышала, как открылась входная дверь, не сразу заметила падчерицу, стоявшую в дверном проеме и пристально смотревшую на нее.

Юки поставила на пол свой рюкзак. Ханаэ успела привычно отметить: на полу снова останутся грязные пятна.

— Пожалуйста, не уносите эти вещи. Это все, что у меня осталось. Мою зимнюю одежду вы уже выбросили.