Дочь солдата

Полуянов Иван Дмитриевич

* * *

— Ага, трусишь, — противно хохотал Веня. — Коленками слаба!

— А вот не слаба, — храбрилась Верка и пристукивала лыжиной.

Помпон на шапочке подпрыгивал. Белые олени на зеленом Веркином свитере готовы были поддать рогами Вене. А заодно и Мане: чего она рассылается горохом, подружка тоже еще.

Берег Талицы крут и высок, на нем ни следа лыж. Верка глядела вниз на белое полотно реки, и по спине пробегали мурашки, и холодило в животе. Недаром Маня держится подальше от берега: вдруг Венька столкнет. Полетишь тогда вверх тормашками! Чего доброго угодишь

в полынью — Талица из-за быстрого течения и в лютые стужи не замерзает, полыньи коварно запорошены снегом. Кипит, бурлит Талица на перекатах.

За Верку никто, в сущности, не заступался. Ей производили испытание. Мало ли, что ты из города, на деле надо проверить, чего ты стоишь.

Сперва бегали на лыжах за околицей. Верка не отстала от Вени, под конец перегнала его, хотя он и пыхтел, и сопел, наддавал изо всех сил.

И Веня привел их сюда к обрыву.

— У тебя лыжи толковые. Сами бегают! — сбавил он Веркины успехи.

Лыжи у Верки фабричные, клееные, с зелеными елочками, нарисованными на тупых носках. Хорошие, лучше даже, чем у Лени. У Лени — самоделки, выструганные из березы. На носках вырезаны конские морды, вроде тех, что украшают коньки изб. К мордам привязаны веревочки, будто поводья, — держаться за них при спусках с гор. На торцы лыж привинчены шурупами стальные планки. Они не мешают ходу, но при подъеме втыкаются в снег, тормозят, и Леня без палок забирается на любую крутизну, лишь бы снег был плотен и не рассыпался.

— Своей головой дошел. Он у нас изобретатель! — важно пояснил Веня Верке. — А чего ты — хи-хи? Ты придумай сперва такое, смеяться все умеют. Лене бы мотор найти… Небось ты из города не привезла? Куда как вы, девчонки, недогадливы. Лене бы мотор… Он, может, ракету устроил и запустил бы, а уж трактор…. и слов нет!

Леня — мальчик робкий, застенчивый. Вечно улыбается невпопад. И сейчас жмется в сторонке, тянет:

— Чего вы… Ровно маленькие, на самом-то деле.

— Эх, я бы на городских лыжах… — Веня присвистнул. — В два счета, с любой горы!

— Конечно, — поддакнула ему Верка, — если бы не струсил, конечно.

— Я? — Веня выпятил толстые румяные губы, дунул, точно комара с носа прогнал. — Ха! На труса напала… как же!

Верка поправила пуховую шапочку с помпоном, одернула нарядный свитер.

— Конечно, ты боишься! Поэтому и посылаешь меня вперед! Удивляюсь! — Белый помпон на шапочке подпрыгнул. — Удивляюсь, какие здесь несознательные ребята. Девочек вперед с горы посылают. Фи!.. В городе совсем наоборот… Правда, Маня?

Маня, застигнутая врасплох, послушно закивала.

— Я трушу? — вскричал Веня.

— Ты, — спокойно ответила Верка. — Ты слаб в коленках и даже в чашечке.

Веня трахнул шапкой оземь. И — исчез! Под обрывом.

Был на берегу — и нет его.

— Ой, — запоздало ойкнула Маня.

Вниз к реке быстро-быстро несся клуб снежной пыли. От него отделилась черная фигурка, обогнала снежное облако. Взмахнув руками, растянулась у противоположного берега Талицы.

Маня

прижала варежки к щекам и затрясла сережкой.

— Ну, шальной, — проговорил Леня. — Никто отсюда не катается. Сиганул-таки Венька! Расшибся, поди… Тут руки-ноги переломать недолго!

— А з-зачем он меня посылал? — Верка дрожала.

— Нарочно! Посмеяться-то сам не свой.

Верка представила, как Веня лежит, и руки-ноги у него переломаны.

— Я спущусь, — сказала она, и коленки у нее враз ослабли.

— Что ты, сойди с глупого места! — испугался Леня.

Верка отбросила в сторону лыжные палки. И нырнула с обрыва!

Она летела зажмурясь. Ветер свистел в ушах. Лыжи вихрили снег.

Подбросило вверх… Еще толчок! Верка ойкнула и полетела головой в сугроб.

Снег рассеялся. Из сугроба торчали одни малиновые шаровары и белые носочки. Лыжи слетели вместе с ботинками. Лыжи и ботинки покупала тетя, рассчитывая, очевидно, что ее девочка подрастет, прежде чем сигать с берега Талицы вниз головой.

Снег залепил уши, набился в рот. Верка без устали плевалась, выкарабкиваясь на белый свет. Она мотала головой, чихала, вытряхивая комья снега. Ресницы слипались, на них таял снег.

— Здорово! — раздалось над ней восхищенно.

— Ты… — заморгала ошарашенная Верка. — Ты, Веня? Ноги-руки не переломал?

— Хо! Что мне сделается? Жив, цел и голова кверху. Я нарочно упал, чтобы вы с Маней повизжали.

У Верки в глазах потемнело: Веня провел ее. Она, рискуя жизнью, примчалась его спасать, а он жив, цел, и голова у него кверху.

— Разбойни-и-к! — завопила Верка. — Самый первый!

Веня смолчал на это. Он оглядел крутой берег, перевел взгляд на Верку, копошившуюся в сугробе, и сказал:

— Вот оно как… Девчонка, а с этакого обрыва спикировала! Без обману: видно, что из города!

* * *

Николай Иванович пришел домой с Вениным папой, председателем колхоза Родионом Ивановичем Потаповым. Плечистый, высокий, Родион Иванович будто переломился надвое в низких дверях, снял кубанку:

— Доброго здоровья! Я на минутку.

Верка сделала домашнее задание, спать легла — дядя с председателем колхоза все совещались.

— …Упор берем на животноводство, — подавшись к дяде, говорил Потапов и размахивал дымившей трубкой. — Полеводство подчиняем этому же фактору. Луга запущены, требуют очистки. С кукурузой ничего вот не получилось, зато клевер, картофель, турнепс дают урожаи. Теперь мы живем рогато! Трудодень окреп. Встаем на ноги. Но, откровенно, колхоз наш не передовой.

«Рогато» — значит зажиточно, богато. Верка это сообразила.

Но к чему дяде турнепс или клевер? Он же на дачу приехал. У него режим, у него сердце!

На печи, свесив жилистую руку, храпела бабка Домна.

Глава IV. Праворучницы

— Ты моя верная! — синичьи, бойкие глаза Мани лучатся. — Ты моя праворучница.

А сколько других словечек узнала Верка! Сначала смеялась над ними, потом прислушалась — и некоторые даже понравились.