Дочь Соловья-Разбойника
Шрифт:
– Никак морок?
– обратилась к ворону Марьяна. Тот не ответил. Посмотрел умным глазом и стукнул клювом по следующей надписи: «Прямо пойдешь, коня потеряешь».
– Ни за что прямо не пойду. Мне Иволгу жалко. Без коня совсем одиноко будет.
Вмиг смолкла музыка, вздыбилось море черными волнами, смыло зонтики, лодка от ветра-урагана накренилась, зачерпнула кормой воду и пошла на дно. Хлипкой посудина оказалась, а парус и вовсе бумажный.
А ворон опять клювом стучит, на следующую надпись указывает:
Охнула Марьяна, глянула на горы, а они, словно насмехаясь, гранитными гранями блеснули.
– Не назад же возвращаться?
– обратилась Марьяна к ворону, а того и след простыл. Постояла немного путешественница, по сторонам поглядела, не решаясь к горам двинуться. А море опять успокоилось, кораблик всплыл, музыка зазывно заиграла. И город из дымного тумана показался, приманивая запахом горячего хлеба.
Но вспомнила Марьяна глаза Змеевича, его улыбку добрую, как кричал он «Не-е-е-т!», когда взмывал с отцом в небо, и решительно зашагала в правую сторону, ведя Иволгу за узду.
Осторожно пробиралась она по горным тропам и гулкими ущельями. К ночи добралась до отвесной скалы, в которой обнаружился проход. Стоило Марьяне в него ступить, как закрылся тот огромным гранитным камнем. Пыталась Марьяша его сдвинуть, но он никак не поддавался. Тут, словно наяву, предстала перед ней надпись, что на придорожном валуне красовалась: «Направо пойдешь, гранит грызть будешь».
– И буду!
– громко крикнула Марьяна.
– Коли для дела надо, и гранит грызть буду!
Стоило эху разнести ее слова по пещере, как осветилась та огнем, и увидела Марьяна, что стены ее расписаны всякими знаниями. Ходила она от одной стены к другой, читала истины. И пока все до одной не запомнила, гранитный камень и на волосок не сдвинулся.
Вышла Марьяша из замечательной пещеры и поняла, что может говорить на языках заморских, владеет арабской алгеброй и ведает римское право. Осмотрелась ученая дева и удивилась. Входила и выходила она через один и тот же проход, а оказалась по другую сторону гор.
Перед ней раскинулся великий Царь-град. Блестел он под солнцем куполами золочеными, красовался теремами высокими. На сторожевых башнях бились на ветру знамена трехцветные. По количеству голов на гербе, значит.
Чем ближе Марьяна подъезжала к городской стене, тем неуютнее себя чувствовала. Столица не Лес родной! Даже лица у стражников на главных вратах ей показались суровыми, а у горожан, снующих на улицах, неприветливыми.
– Что случилось, добрый человек? Отчего так пристально мои бумаги рассматриваете?
– обратилась Марьяна к стражнику, что документы ее через лупу изучал.
– Не ходила бы ты, красавица, в город, - не поднимая головы, тихо произнес служивый человек.
– Всех девиц, кто молод и собою хорош, Василиса Прекрасная изводит.
– И почему же она их изводит?
– Не хочет, видать, чтобы в Царь-граде девы красивее ее были.
– А кто такая эта Василиса?
–
– Жена Змеевича.
– Как жена? Когда успел?
Увидев, что Марьяна в лице изменилась, стражник решил пояснить:
– Да годов пять прошло, как свадьбу справили.
– Пять лет?
– ужаснулась Марьяна.
– Не может быть! Змеевич не более месяца назад в Лесу отдыхал, в речке купался. Холостым он тогда был!
– Что ты, милая! Не мог Змеевич месяц назад в Лесу отдыхать, он с тех пор, как женился на Василисе, носа из терема не кажет. А вот пяток лет назад точно, к Горюн-камню ездил.
Марьяна так и села. Это же что получается, она в пещере пять лет гранит грызла? А ее любимый тем временем женился? Закрыла Марьяна лицо ладонями и горько заплакала.
– Бабушка, почему ты любимого Марьяны только по отчеству кличешь? Ведь было у него имя?
– внучка заглянула в хитрые глаза рассказчицы.
– Было?
– Было, родная. Гад он.
– Гад, потому что слову своему изменил, Марьяшу предал?
– допытывалась внучка.
– Имя у него такое от рождения - Гад, - сердито сказала бабушка и поджала губы.
– Ох, не нравится он тебе, - догадалась Анютка.
– Давай не по имени. Называй его по отчеству. Пусть Змеевичем останется. Ладно?
– Ладно, - согласилась бабушка.
– Слушай, стрекоза, сказку дальше.
Поплакала Марьяна, растрогала слезами стражника, и решил он ей помочь в город пробраться, чтобы ее Василиса Прекрасная не извела. Правда, не забыл еще один золотой в карман положить.
Если бы кто посторонний на будку сторожевую глядел, то заметил бы, что вошла туда девица, а вышел молодец. Как есть молодец! Штаны на ратный манер кожей подбитые, кафтан широкий, а на голове шапка, из-под которой волос соломенный, коротко стриженный во все стороны торчит. И глаза у молодца решительностью светятся, а под носом приклеенные усы воинственно топорщатся.
Вскочила Марьяна на коня и направилась к терему Змея Горыныча. Не могла наша путешественница вернуться домой, не увидевшись с Змеевичем. Мучила ее тайна, почему любимый пять лет носа из терема не кажет. Может, в беду попал?
– Кто такой, чего приперся?
– крикнул привратник, когда Марьяна постучала в кованые ворота.
– С тобой, дурнем, разговаривать не буду. Веди меня к Василисе Прекрасной! Я ей весьма полезный человек!
Ох, и хороша Василиса оказалась! Волос черный в причудливую фигу скручен, глаза на египетский манер краской подведены, губы алые спелой малиной кажутся. Талия токая, грудь высокая, бедра пышные. Красота! Но не было в той красоте и крупицы добра. Одна надменность. Хоть и обидно было Марьяне, что на такую деву ее Змеевич променял, вида не показала.