Дочь убийцы

Балашова Виктория Викторовна

Вернувшись после ужина к себе в комнату, он достал из-за пазухи сложенный листок бумаги, запечатанный большой сургучной печатью. Покрутил его и так, и эдак. Поднес поближе к свечке. Ничего не просвечивало сквозь плотную бумагу. Отрывать печать Фредерико не решился: удастся ли снова ее прилепить обратно, он не знал, так как никогда не пытался такое проделать.

– Сначала попробую запечатать обычный лист бумаги. Потом отлеплю и попробую прилепить снова. Вот так и выясню, заметно ли будет, что письмо читали.

Почему Фредерико вдруг захотелось начать читать послания, которые

он перевозил, ему самому было непонятно. Но желание прочно засело у него в душе, не отпуская. «И что мне за дело? – размышлял он ночью, ворочаясь с боку на бок, – Какое мне дело до всех этих королевских дел? Спокойно возил эти письма, а тут вдруг решил почитать, что они там пишут».

Так он и заснул под утро, не догадываясь, что порой нашими поступками руководит сам Господь, направляя их туда, куда мы иным путем никогда не попадем.

Светало. Скоро в Англии должна была появиться новая королева. Пятая жена Генриха восьмого, третья мачеха для Марии, Елизаветы и Эдуарда.

Глава 5. 1540 год. Продолжение

1

Одна рука дает, другая отбирает. Если бы только на этом король остановился. Но в странном порыве наказать Томаса Кромвеля он пошел гораздо дальше: Генрих его просто-напросто казнил. То есть, сначала, как это принято, посадил в Тауэр, а потом уже отрубил голову. Всем такой поступок казался странным, но если бы Фредерико читал письма, которые он привозил из Франции в Англию, он легко смог бы объяснить, что произошло. Впрочем, до поры до времени, испанцу подобное в голову не приходило.

Новоявленный граф Эссекс умолял короля его помиловать, но вокруг сновало слишком много врагов, заинтересованных в том, чтобы сэра Томаса убрали.

***

Елизавета помнила, каким был тогда отец. Он весил сто сорок килограммов, а то и больше, потому что ел часто и много, ни в чем себе не отказывая. Генрих с трудом двигался, но в то время еще ходил сам. У него страшно болели ноги, особенно та, на которой никак не хотела заживать рана. Он стал гораздо раздражительнее, чем раньше, из-за постоянной, не утихающей боли. Его голос пугал окружающих теперь не потому что грохотал, как волны, обрушивающиеся на берег во время шторма, а потому что гнев короля превратился в неконтролируемый поток, готовый смести со своего пути всякого. Бэт отца, как и прежде, не боялась. Она его жалела…

***

– Кромвель, – Генрих поднял тяжелый взгляд на герцога Норфолка. – В чем мы его обвиняем? Он находится в Тауэре и ждет суда. Надо что-то решать.

– Если ваше величество так распорядится, то Кромвеля казнят без суда и обвинительного приговора, – вкрадчиво произнес герцог. – Зачем устраивать суд, если граф Эссекс все равно будет твердить, что невиновен?

Нога заболела сильнее, чем обычно. Королю хотелось закончить надоевшую беседу, как можно быстрее.

– Он подобрал для вас неподходящую жену, – продолжал Норфолк.

– Он же исправил собственную ошибку. Кромвель нас развел, – Генрих, с трудом поднявшись из огромного кресла, пересел к столу.

– Сначала подобрал жену, а потом с ней развел. Не кажется ли вам такой поступок

странным? Стоило ли изначально настаивать на этом браке? Это же была его идея.

Генрих, постанывая то ли от удовольствия, то ли от боли, вонзил зубы в сочный кусок мяса. По массивному подбородку потек жир. Он капал на рубашку, но король не обращал на это ни малейшего внимания.

– И потом, – не унимался Норфолк, – слишком уж он рьяно проводит церковную реформу. Не много ли денег скопилось в его собственных карманах? И не слишком ли он настаивает на реформировании? Англия не отказывается от католической веры, мы только перестали признавать единовластие папы, – герцог откашлялся, – потому что единственным указом нам служит ваше величество.

Генрих продолжал есть. В полной мере наслаждаться пищей ему мешал продолжавший говорить герцог. «Надо выставить его за дверь», – подумал король.

– Хорошо. Мы велим казнить Кромвеля без суда. Мне вполне достаточно того, что вы сказали для вынесения приговора, – Генрих протянул руку за следующим куском. – Идите.

– Простите, ваше величество, прежде чем я покину вас, осмелюсь обсудить еще один, на сей раз последний вопрос, – Норфолк согнулся перед королем в три погибели. – Простите, что мешаю, но он не отнимет много времени.

Король вздохнул. Дела государственные превыше всего.

– Говорите, – Генрих взял в руки серебряный кубок с вином и громко икнул, – только быстро. У меня есть и другие дела.

– Конечно, – герцог успел к тому времени разогнуться, но не счел для себя за труд поклониться снова, – я о вашей новой жене…

– Вы заблуждаетесь, – загоготал король, – я на днях развелся с Анной Клевской и просто не успел жениться вновь. Времени было мало, – он продолжал икать, пить вино и смеяться.

– Я заметил, ваше величество, что вам нравится моя племянница, Кейт, – осторожно проговорил Норфолк. – Она составила бы вам прекрасную партию.

Генрих вспомнил очаровательную, юную девушку, фрейлину его бывшей жены. Ее карие глазки всегда ярко блестели, она мило улыбалась, когда принимала подарки от короля и искренне его благодарила. Эдакое чудное дитя! Король непроизвольно заулыбался, и неожиданно икота прекратилась. Приняв это за доброе знамение, он покивал:

– Да, Кейт мне нравится. Это правда.

– Почему бы вашему величеству не взять ее в жены? Моя племянница прекрасно воспитана и ее родословная весьма благородных кровей.

Тут королю пришла в голову неприятная мысль: Кейт Говард не только приходилась герцогу племянницей, она еще и была кузиной второй жены Генриха. Как только он представил себе Анну Болейн, его рот скривился в горькой усмешке.

– Кейт скрасит вам одиночество. Она молода, красива и неиспорченна. Моя племянница будет верной и преданной женой, – герцог не отставал. Цель женить короля на родственнице придавала сил и смелости. Тем более, он видел, что Генрих колеблется. Он побоится брать в жены еще одну невесту из Европы. Опять подсунут невесть кого. Одной любимой «сестры» королю вполне достаточно. Пускаться в путешествие, чтобы посмотреть на товар лицом, Генрих не сможет. Слишком уж он стал для подобных перемещений тучен и нездоров.