Дочь Востока. Автобиография

Бхутто Беназир

Каргил довел Индию и Пакистан до грани ядерной катастрофы и способствовал свержению Наваза Шарифа. Этот стратегический пункт в Гималаях, господствующий над частью Кашмирской долины, зимой необитаем. С наступлением очередной весны к нему подтягиваются индийские и пакистанские войска. Но в этот раз кашмирские моджахеды успели занять привычные индийские позиции до подхода индийских войск. Это повлекло за собой крупные неприятности.

Когда дело запахло крупномасштабной войной, Наваз Шариф понесся в Вашингтон за помощью и спасением. Однако вместо помощи он получил от президента Клинтона публичную выволочку и требование немедленного отвода пакистанских войск. Режим Наваза поспешил это требование исполнить

без всякого плана, без подготовки. В результате при занятии индийцами высот погибли десятки наших солдат. Осведомленные друзья сообщали мне, что трупы солдат складировали в замороженном состоянии и отправляли внутрь страны мелкими партиями, чтобы не выдать истинного числа жертв бездарности командования.

Началось перепихивание ответственности. Премьер-министр жаловался, что военные не поставили его в известность о движении моджахедов, генералы же утверждали, что он все знал и одобрил операцию. В соответствии со своим утверждением, что генералы действовали за его спиной, Наваз Шариф волей-неволей предпринял шаги к наказанию виновных. Отношения между Навазом и генералом Мушаррафом, к тому времени вышедшему у военных в главные, ухудшились до полного разрыва. Стало ясно, что они дошли до такой степени вражды, что примирение невозможно, выжить может лишь один.

Наваз уволил Мушаррафа 12 октября 1999 года, когда тот возвращался в Пакистан из-за границы. Наваз не дал самолету генерала приземлиться, после чего военные захватили аэропорт Карачи и спасли Мушаррафа, самолет которого, оставшись без топлива, мог потерпеть крушение. Мушарраф тут же объявил военное положение, арестовал премьер-министра, разогнал правительство и парламент. На этот раз обошлись без всяких ссылок на конституцию, переворот получился классический, старого образца.

Как водится, Мушарраф пообещал восстановить демократию и, тоже как водится, обещание выполнять не собирался. Он объявил плебисцит на тему своего президентства. Хотя все наблюдатели, как отечественные, так и зарубежные, сообщали, что явка оказалась почти нулевой, Мушарраф объявил, что проголосовало 70 процентов избирателей и из них 98 высказалось в его пользу. Таким образом, получилась модель Политбюро, а не обещанная демократия, однако мировая общественность, завороженная ростом опасности со стороны исламских террористов, этот фарс охотно проглотила и попросила добавки.

Добавкой к фарсу референдума послужил подобный фарс выборов в парламент. Я получила от пособников Мушаррафа несколько предупреждений не выставлять свою кандидатуру, однако мною руководило чувство ответственности перед народом. Я отказалась отступить, и тогда администрация проштамповала несколько указов, которыми я отсекалась от участия в выборах. В изданной в 2006 году автобиографии Мушарраф открыто признает, что не дал мне участвовать в выборах, опасаясь, среди прочего, что я снова стану премьер-министром. Моя жалоба на незаконное отстранение от участия в выборах до сих пор «рассматривается» пакистанскими судами, через несколько лет после выборов 2002 года.

Несмотря на все препоны, Пакистанская народная партия набрала самое большое количество голосов. Однако некоторые выбранные по ее списку парламентарии поддались на угрозы и подкуп. Обвинения против них вдруг отпали. Взамен посыпались контракты и министерские портфели. Сила моей партии оказалась подкошенной. Шеф федеральной службы безопасности вызвал избранных парламентариев к себе. За его креслом скромно жался на стульчике кандидат в премьеры господин Джамали. Парламентариям без всяких околичностей велели голосовать за господина Джамали, что они и выполнили.

Муж мой, уже шесть лет томившийся в тюремной камере без предъявления обвинения, с жаром выступил против моего возможного отказа от участия в выборах. Я гордилась его замечательным поведением. Ему еще

предстояло провести два года в тюрьме при Мушаррафе, он там чуть не умер, но все время мы оставались духовно связаны, и эта связь поддерживала нас обоих, давала силы продолжать борьбу.

Исламские партии никогда за три десятка лет не набирали на выборах больше тринадцати процентов голосов. По результатам выборов 2002 года — на следующий год после нападения террористов на Нью-Йорк и Вашингтон — радикальные исламские партии захватили контроль в провинциальных ассамблеях Белуджистана и Приграничья. Эта группа партий называлась ММА (Муттихада меджлис-и-амаль), что злые языки расшифровывали совсем иначе: «муллы и милитаристы, альянс». В состав альянса входили Исламская ассамблея, Ассамблея исламского духовенства, Ассамблея духовенства Пакистана и Движение за ислам. Всегда эти партии тащились в хвосте, но тут вдруг каким-то образом захватили контроль в двух провинциях. В Национальной ассамблее им каким-то чудесным образом досталось шестьдесят три места.

Ознакомившись с так называемыми «результатами выборов», я не смогла сдержать скептической усмешки. Замысел Мушаррафа прозрачен и не слишком тонок. Представив выборы как убедительную победу исламистов, он недвусмысленно давал понять Западу, что один лишь он стоит на пути фундаменталистов к власти в нашей владеющей ядерным оружием стране. Известный пакистанский ученый Хусейн Хаккани очень остроумно заметил, что «пакистанские генералы в течение десятилетий использовали мулл для подрыва гражданских институтов страны, а теперь используют их в качестве пугала для международного сообщества, в особенности для Соединенных Штатов, чтобы выбить из них помощь для удержания в своих руках власти над страной».

К сожалению, и по сей день находятся простаки, готовые им верить.

Когда Рамзи Юсеф попал в руки пакистанской полиции в 1995 году, в мое правление, при нем нашли и планы угона самолетов американских авиалиний с последующим использованием захваченных воздушных судов в качестве оружия против небоскребов. Аль-Каида конкретизировала эти планы для бассейна Тихого океана, где тоже предполагалось угнать в один день несколько самолетов для проведения массовой террористической акции. Новое поколение международных террористов перешло от взрывов автобусов и одиночных убийств к массовым.

Одиннадцатого сентября 2001 года я, разумеется, переживала за жертв трагедии, но, по сути, не слишком удивлялась. Хотя рассудок все же отказывался верить в то, что я наблюдала на экране.

Столь злостных вариантов примеров политизации религии история не знала. Подобно тому, как они угоняют американские самолеты, «Аль-Каида» и ее союзники пытаются «угнать» интерпретацию ислама. Они с легким сердцем взрывают непричастных к политике людей в поездах метро Лондона и Мадрида, с легким сердцем эксплуатируют религию и манипулируют ею. Так же, впрочем, обращались с религией и пакистанские генералы, только десятилетиями раньше.

Политических экстремистов не интересует тот факт, что убийство неповинных Святая Книга мусульман строжайше и особо запрещает. Их вообще не интересует теология, они погружены в теократию, их снедает вульгарная жажда власти.

Я переживала, я страдала, наблюдая, как горят башни-близнецы в Нью-Йорке, понимая, что множество людей гибнет там самой страшной, мучительной смертью. В Гарварде и в Оксфорде, где я училась в молодости, я привыкла считать Соединенные Штаты и Британию своим вторым домом. Седьмого июля 2005 года я снова страдала, наблюдая несчастье, свалившееся на Лондон. И усугубляло мои страдания то, что эти преступления прикрывались именем ислама, что они напрямую связаны с моей родиной, с Пакистаном. Аналитики задаются вопросом: «Почему Пакистан? По какой причине в каждом террористическом заговоре фигурирует Пакистан?»