Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы.
Шрифт:
Шорох действительно наполнил уши Цветанки… А может, у неё просто всё ещё шумело в голове от удара сковородкой. Ощутив тепло пальцев зеленоглазой девицы на своей руке, Цветанка сама поплыла куда-то вместе с переливчатыми струями света.
«А я всё гадала, какого цвета у тебя глаза, – проронила она. – У тебя глаза цвета этих огней».
«Наверно, оттого что я люблю на них смотреть», – улыбнулась Серебрица.
«А не боишься с ума-то сойти?» – Цветанка, озябнув, придвинулась ближе, так что их бёдра соприкоснулись.
«Я в это не верю, – ответила Серебрица, устало щурясь на небесное зарево. –
Беловато-зелёная мучительная вспышка боли во взгляде – и она зажмурилась. Сердце призрачного волка в груди у Цветанки кольнуло шипом тревоги… Сотканный из тумана зверь ушёл, но комочек тоскливого холода внутри остался, став новым чувством, вдобавок к зрению, слуху, обонянию, вкусу и осязанию. Чувство это сейчас подсказывало воровке обнять Серебрицу за плечи:
«Ты что-то об этом знаешь?»
Глаза девушки открылись – пустые, невидящие, почти белые и зловещие, впитавшие в себя всё безумие северных зарниц.
«Лучше беги от меня, – шевельнулись её губы. – Ты знаешь, кто твой злейший враг?»
«Кто?» – обмерла Цветанка.
«Ты сама, – со странной, диковатой усмешкой сказала Серебрица. – Запомни это!»
«Ладно, запомню».
И Цветанка, сама не своя от всех этих небесных огней, шёпота уснувших богов и душ мертвецов, замёрзших в лесу, ни с того ни с сего обхватила губы Серебрицы своими. Поцелуй – земное, тёплое чувство – поставило всё на свои места и прогнало жуть из души. Лишь глаза Серебрицы наводили оторопь, а губы были мягкими и трепетными, как у обычной девушки, коих Цветанка перецеловала уже немало и знала в этом толк.
Она стремилась своим теплом прогнать этот ледяной морок, смягчить горечь одиночества, вызвать в сердце Серебрицы человеческий отклик. Её не испугало, когда руки девушки-оборотня начали обрастать серебристой шерстью, а вместо ногтей вытянулись загнутые звериные когти. Это было даже забавно и необычно – руки-лапы, скользящие по её голой спине, плечам, груди. Только лапы, уши и клыки напоминали о том, что в объятиях Цветанки был оборотень: всё остальное выглядело привычным, девичьим – таким тонким, хрупким и нежным, что даже не верилось в сокрытую в этом теле Марушину силу.
Нагая Серебрица дремала, укрытая лишь плащом пепельных волос, а воровка, опираясь на локоть, любовалась ею в свете масляной лампы, тускло чадившей на столе. На плече что-то горело… Там была тоненькая царапинка – наверно, Серебрица когтем задела. Особо не беспокоясь, Цветанка опустила голову на подушку и провалилась в сладкую дрёму.
Поспать получилось недолго: в синем предрассветном сумраке она уже спешила домой – вернее сказать, на постоялый двор, где они с Дарёной остановились. Голова ещё побаливала, а во рту стояла сушь, будто Цветанка накануне перебрала хмельного. Впрочем, пробежка по утреннему холоду взбодрила её и даже всколыхнула со дна души хмурое чувство вины, изрядно запылённое от долгой невостребованности.
«Дарёночек, прости…» – зашептала воровка, забираясь под плащ, которым подруга была укрыта вместо одеяла.
«Я уж думала, с тобой что-то приключилось, – тихим, усталым и полным обиды голосом отозвалась Дарёна. И пробурчала: – Не трогай меня, у тебя руки холодные…»
«Прости, прости, моя ненаглядная… – Цветанка
В сумраке бедной комнатёнки она принялась ярко расписывать диковинное явление и связанные с ним предания, на ходу расширяя и приукрашивая их своей выдумкой. Услышав про души замёрзших в лесу охотников, Дарёна поёжилась:
«Фу, страсти какие… Да не лапай ты меня, а то сейчас по рукам получишь!..»
Всё как всегда. Цветанка была благодарна Дарёне за то, что та ни о чём не расспрашивала и не бросала упрёков. Вряд ли она пребывала в неведении – ничего не увидел бы только слепой; Цветанка и не надеялась её обмануть, но на прощение привычно рассчитывала. Всё было как всегда, только царапинка от когтя зеленоглазой волчицы постукивала и ныла на плече.
__________________
20 подклеть (также подклет, подклетье, подклетец) – нижний этаж дома, обыкновенно предназначавшийся для прислуги и для исправления домашних служб, а также для кладовых, мылен и т. п.; иногда подклеть превращалась на зиму в хлев для мелкого скота
21 огневица (устар.) – воспаление, лихорадка
5. Тайна призрачного волка
Зябкий тюремный полусон был сорван с сознания Цветанки толчком в бок:
– Встать!
Она заворочалась на отсыревшей соломе, болезненно сощурилась от бившего в глаза света. Казалось, это дюжина солнц объединила свои лучи нарочно, чтобы терзать взор Цветанки-оборотня усмешкой Лалады… Впрочем, это был всего лишь слюдяной фонарь в руке у стражницы, но и его тусклого, коптящего света Цветанке казалось слишком много. Её ночное зрение обострилось настолько, что даже далёкое мерцание единственной звезды на небе было бы излишним.
– Пошевеливайся, вставай, – поторопила стражница. – Не видишь, что ли? С тобой хочет поговорить государыня!
– А ты мне в морду светочем своим не тычь… Обождёт твоя государыня, – пробурчала Цветанка, спросонок не поняв, кого имели в виду. На краю пробуждающегося сознания почему-то маячило грустноглазое лицо Жданы – тоже княгини, но с нею Цветанка за время путешествия привыкла обращаться по-свойски, почти по-приятельски. Вот и сейчас она не спешила проявлять почтительность.
– Ты говори, да не заговаривайся, – прозвучал знакомый голос – прохладный, как осенний ветер, властный и строгий. – Поднимайся поживее!
Серебристо заблестели наручи, перстни сверкнули на когтистых пальцах, крупной рыбьей чешуёй мерцала кольчуга. Кошачьи глаза Радимиры, серые с золотым ободком вокруг зрачка, мгновенно заставили Цветанку проснуться – точно ушат ледяной воды пролился на голову.
Рядом с Радимирой стояла Лесияра – высокая, спокойная, с ниспадающими на плечи ржано-русыми волнами волос, в которых поблёскивало мудрое серебро лет. Летняя синь её глаз жалила, как лучи раскалённого солнца, и Цветанка даже прижмурилась. Лишь драгоценный венец на голове обозначал высокое положение Лесияры, а одета она была даже скромнее Радимиры. Кутаясь в тёмный плащ с золотой пряжкой, княгиня кивнула стражнице, а та в свою очередь сделала знак кому-то за дверью. Цветанке вручили крынку молока.