Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
Шрифт:
– Соболезную, матушка, – первым делом поклонился воевода матери Первуши, после чего отвесил поклон и Берёзке. – Процветания тебе желаю, мастерица-кудесница. Как твоё здоровье?
– Лучше, господин, – ответила Берёзка, вставая с места. – Вот, маслице для тебя и твоих воинов готовлю. Одна его капля на зажжённый светоч – и яркая молонья обеспечена. Конечно, поменьше той, что у меня в первый раз вышла, но глаза супостата на какое-то время она ослепит, и вам будет легче с ним справиться. Тучи тёмные, для солнца непроницаемые – не простые, волшба сильная за ними чувствуется. Это, думаю я, вражеских рук дело: видать, сумрак навиям больше люб, нежели
Воевода заглянул в кувшины, и отблеск вечерней зари, лившийся из их горлышек, заплясал на его лице.
– А попробовать можно? – спросил начальник дружины. – Чтоб поглядеть, как оно будет.
– Пробуй, господин, только осторожно. – Берёзка окунула лучину в масло и протянула её Владорху, после чего предупредила всех, кто стоял поблизости: – Глаза прикрывайте.
Воевода, заслонившись широкой ладонью, опасливо поднёс промасленный кончик лучины к огню лампы. Пых! Даже сквозь сомкнутые веки свет резко и колюче ударил по глазам. Проморгавшись, Владорх одобрительно протянул:
– Да… Знатная молонья. Вот только как бы нас самих она не ослепила! Ну да ладно, что-нибудь придумаем.
Он задумчиво любовался Берёзкой с затаёнными в уголках глаз ласковыми лучиками улыбки, хотя губы его оставались суровыми. Смущённая его взором, та поспешила добавить:
– И вот ещё что, господин мой Владорх. Назрела надобность призвать на помощь Белые горы. Издавна наши земли спиной друг к другу стояли, но на пороге общей беды самое время повернуться лицом. Четверо моих сестёр по ремеслу хотели закрыть проход в Навь, дабы не дать разразиться кровопролитию, но не удалось им это, погибли они. Я приняла их завет – довести дело до конца. Сёстры-ведуньи пытались не допустить навиев к нам, но, поскольку те уже здесь, надобно хотя бы тёмную пелену с неба убрать. Я вижу, что корни сей великой тьмы тянутся за пределы нашего мира – в Навь, и ежели проход закроется, пуповина, питающая тьму, пересечётся. И снова станет светло.
– Правильно! – пылко поддержал Соколко. – Зенки у навиев к яркому свету уж больно непривычные, и сражаться им станет несподручно. Вот тут-то мы и зададим им жару!
– Всё это так, но Белые горы-то тут при чём? – нахмурился воевода. – Ежели кто-либо из нас – они иль мы – границу перейдёт, это будет означать объявление войны. Так в древнем договоре прописано.
– Договор тот давно нарушен, господин, – сказала Берёзка. – Известно мне, что граница пересекалась, но войну никто не объявил. Дарёна, девица из нашего Воронецкого княжества, попала в Белые горы и даже обручилась там с женщиной-кошкой.
– Не слыхал про такое. Но даже ежели ты предоставишь неопровержимые доказательства сего, отпустить тебя в Белые горы я не могу, – покачал головой Владорх. – Ты нужна нам здесь.
– Так масло-то на что?! – позабыв о почтительности, вскричала Берёзка: в нутро ей вгрызались беспокойные буравчики отчаяния. – И пряжу оградительную я вам оставляю. Хоть и не вечна её сила, но хватит надолго! У вас есть всё, чтобы сдерживать врага продолжительное время, а я постараюсь как можно скорее привести помощь. Я чувствую… нет, я знаю, дочери Лалады не откажутся нам помочь, ибо грозит им та же беда – нашествие ночных псов! А уж их-то чудесное белогорское оружие сможет противостоять оружию навиев. Найдётся там и новая четвёрка сильных, чтобы закрыть проклятый Калинов мост…
– Прости,
Владорх выпрямился, сверкнув посуровевшими глазами, и властным знаком велел дружинникам следовать за ним на улицу. В дверях он приостановился и сухо бросил через плечо:
– За масло благодарю тебя. Нынче вечером пришлю людей за ним.
Соколко, поймав умоляющий взгляд Берёзки, попытался остановить уходящего воеводу, но тот только отмахнулся. Во дворе он вскочил в седло, а девушка кусала губы, стоя на пороге. Робкая рука легла ей на локоть:
– Доченька, не надо, не ввязывайся во всё это… А то ещё погибнешь, как Первуша…
Мягко отстранив расплакавшуюся у неё на плече свекровь, Берёзка решительно бросилась следом за отъезжающим Владорхом:
– Господин! Ежели не отпустишь, я всё равно уйду, и ты не сможешь меня остановить!
Воевода круто развернул своего белого коня, пронзая Берёзку острыми молниями взора из-под сурово надвинутого шлема. Не успев ойкнуть, она очутилась в седле, обнимаемая крепкой рукой, а Владорх, сделав дружинникам знак ожидать, пустил коня по улице плавным шагом. Когда уже никто не мог их слышать, воевода заговорил совсем иным голосом, откровенно и мягко, прижимая Берёзку к себе крепко, но осторожно и ласково.
– Умница моя славная, прекрасная моя окудница! Знаю я, что мне тебя не удержать… Сам видел, на что ты способна. Уж ежели ты навиев заставила отступить, я тебе точно не указ. – Владорх усмехнулся, и теплота его голоса приятной грустью окутала сердце Берёзки. – Вот только… боюсь я. Да! Я, мужчина и воин, признаюсь в своём страхе… Но даже не за Гудок и не за наши жизни, а за тебя. Как я тебя отпущу? Кругом навии, которые берут город за городом, деревню за деревней и рыщут по дорогам, будто разбойники! Даже отправив с тобой для защиты целую сотню, я не смогу быть спокоен. Хоть и знаю, что сильна ты, да всё равно душа моя покоя не найдёт.
Его дыхание долетало до губ Берёзки, а глаза были до мурашек по коже близко – суровые и твёрдые, но совсем не такие холодные, как могло показаться издали.
– Отчего ты так волнуешься за меня, господин? – Лёгкой усмешкой и прохладой во взгляде Берёзка пыталась воздвигнуть перед собою щит, который укрыл бы её от этой обезоруживающей откровенности и непрошеной ласки.
– Сам не знаю, – хмыкнул Владорх. – Не верил я, что такое бывает, да вот увидел тебя – и будто с ума сошёл в тот же миг. Ты же колдунья – тебе лучше знать, какими чарами ты меня приворожила. Нет, милая, не хмурься, скорбь твою по мужу я уважаю, – заверил он, увидев сдвинувшиеся брови Берёзки. И поморщился с досадой: – Некстати это всё, не ко времени. Ладно, не бери в голову… Забудь. Я ничего не говорил, ты ничего не слышала.
– Нет нужды бояться за меня так, будто я – обычный человек, – улыбнулась Берёзка, отпустив своё холодное напряжение и позволив незримому крылу грустноватой бабулиной мудрости простереться над собой защитным пологом. – Я смогу постоять за себя в пути: ты сам всё видел, надо ли объяснять? Воздух над Гудком чист от хмари и останется таким ещё долго; пряжи у вас достаточно, а теперь есть и масло для вспышек. Укроти свою тревогу, господин, она преувеличена.
Конь Владорха отчего-то взволновался и взыграл, но властная рука седока натянула поводья и справилась с порывом животного. Тряска отозвалась в низу живота Берёзки колющей болью, и у неё вырвался стон.